"Какой стране дадим угля?" 08.11.2018 13:55

Глава Института конъюнктуры угля Александр Ковальчук о диверсификации и экспорте

Рынок угля - достаточно развитый в России и конкурентный в мире, а поэтому довольно-таки сложный рынок. Генеральный директор Института конъюнктуры угля, доктор технических наук, профессор, советник генерального директора компании «Русский уголь» Александр Ковальчук, – в интервью EastRussia о том, почему нельзя класть весь уголь в одну корзину и зачем надо наращивать экспорт.

- Александр Борисович, угольная отрасль оказалась в достаточно тяжелом положении после кризиса 2014 года. Удалось ли преодолеть его последствия и какие тенденции на рынке угля просматриваются сейчас?
 
- Да, после кризиса мировые цены на уголь резко упали. Оживление рынка началось лишь примерно со второй половины 2016 года. Оно продолжается и по сей день. Конечно, случаются то «пики», как в 2017 году, то некоторое снижение темпов. Но в целом цены не только на коксующийся, но и на энергетический уголь держатся на очень высоких уровнях. Стоимость коксующихся углей среднего качества – $150-160 за тонну, высшего – около $180. Энергетика платит по $78-80 за уголь калорийностью в 6 тысяч ккал/кг. Вполне возможно, что в 2019-20 гг. цены несколько снизятся, такой консенсус-прогноз дает ряд мировых агентств. Но резкое падение маловероятно.
 
- Насколько уверенно Россия чувствует себя среди мировых лидеров угольного рынка?

- Мы вышли на третье место по экспорту угля и находимся примерно на пятом – по его добыче. Ее объемы активно росли и раньше, но в этом году ожидается особенно серьезное увеличение – чуть ли не до 430 млн тонн при добытых в 2017 г. 410 миллионах. Но это происходит в основном за счет экспорта. Спрос на внутреннем рынке остается прежним. Рост цен на нем в этом году несколько превысил темпы инфляции, поэтому энергетика не стала увеличивать закупки угля.
 
- Удастся ли в обозримом будущем заменить все угольные тепловые станции в России на газовые?

- У нас практически не осталось чисто угольных ТЭС на Урале и в европейской части страны. За небольшими исключениями – например, Троицкой ГРЭС, большой станции на Урале. Она крупный потребитель угля. Хотя он в основном казахстанский, из Экибастуза.

Газ дешевле, операционные расходы на его использование меньше – не надо ни угольных складов, ни системы золошлакоудаления и т.д. Кроме того, в европейской части России собственных ресурсов угля не осталось, он привозной – или кузнецкий, или воркутинский, или (небольшая часть) – ростовский.

И все же полностью заменить уголь на газ в масштабах всей страны сейчас нереально. В Центральной Сибири и на Дальнем Востоке уголь конкурирует в основном с гидроэнергетикой. Газ там уже появляется, но погоды он пока не делает. Сохраняется баланс: прироста новых мощностей в угольной генерации на Дальнем Востоке нет, но прежние электростанции по-прежнему работают. В Благовещенске даже запустили второй блок на 300 мегаватт. На Сахалине южная часть острова по традиции использует уголь, северная – газ и попутный газ. Хотя, безусловно, в азиатской части России баланс первичных энергоресурсов складывается все-таки в пользу газа. Идет газификация целых регионов, а цена на газ всего в 1,3- 1,4 раза больше стоимости единицы условного топлива.

Чтобы уголь стал интересен для покупателей, он должен подешеветь примерно втрое. Или настолько же – подорожать газ. Ни того, ни другого не будет, не допустят. В целом на внутреннем рынке особых перспектив у угля в обозримом будущем нет, инвестировать средства в развитие угольной электрогенерации внутри страны невыгодно. Игра не стоит свеч. Ставку надо делать исключительно на экспорт.
 
- Прежде всего – в Китай?

- У Китая объем энергопотребления самый большой мире, это 40% от общемирового. Естественно, что газа не хватает для того, чтобы удовлетворить все потребности. Уголь для них – основной энергоресурс. Несмотря на жесткие меры по защите экологии, в КНР используют около 3,5 млрд тонн угля в год. Производится около 3,2 млрд тонн. Импорт за последний год вырос – в основном за счет того, что часть нерентабельных, небезопасных шахт китайцы закрывают и одновременно вкладывают средства в развитие новых технологий и строительство современных добывающих предприятий, очистных сооружений и т.д. Для них вечный угольный смог, особенно недалеко от Пекина – настоящая катастрофа. Чтобы улучшить эффективность генерации, они ужесточают требования к качеству углей – и своих, и наших тоже. Это серьезная проблема.
 
- Импортные пошлины они тоже вводят, несмотря на всю дружбу и сотрудничество…

- Конечно.  Равно как и Австралия, которая тоже ограничивает допуск низкокачественных углей на свой рынок, ссылаясь на закон о защите экологии. Вообще обычно по взаимной договоренности качество сырья проверяют соответствующие организации на месте добычи и выписывают сертификаты. А у китайцев с нами приграничная торговля, и они на станциях перехода по четверо суток держат российские эшелоны, чтобы взять уголь на анализ. Мы теряем деньги на простое порожняка, но китайцы непреклонны: «Это ваши проблемы, а у нас – закон». Совсем недавно в ходе Энергетической недели на заседании российско-китайской межправительственной группы мы об этом в очередной раз говорили. Но вряд ли удастся полностью избежать таких трений.

Это один из инструментов, с помощью которого заказчик, покупатель может надавить на продавца. Понятно, что китайцы не упускают возможность его использовать. Конечно, они заинтересованы в нашем угле, но в крайнем случае могут обойтись и без него, что и демонстрируют. Прекрасно знают, что сырье у нас качественное. Тем не менее пошлины не снижают и процедуры экспертиз не упрощают.

Инвестировать в совместные предприятия по добыче угля в России Китай, насколько я знаю, не планирует. Пока таких проектов нет, процесс застывает на стадии переговоров и деклараций о намерениях. Хотя в Австралии и даже в Африке совместные компании с КНР работают.

Кстати, Австралия – серьезный конкурент, которого нельзя недооценивать. Австралийцы опережают нас во многом. И в качестве угля, и в техническом отношении, и в себестоимости, и в производительности труда. Но главное – в том, что касается логистики. От места добычи до пункта погрузки угля расстояние у них минимальное, 400-километровый прогон уже считаются проблемой. Уголь добывают там же, где живет вся страна, то есть в прибрежной полосе в полусотне километров от моря. А мы гордимся тем, что у нас от Эльгинского месторождения – «всего» 1800 км по железной дороге, от Нерюнгри – 2,5 тысячи. Несопоставимое «плечо», и затраты на транспортировку тоже. Австралийцы собираются добивать в своих новых бассейнах до 150 млн тонн в год, и это в основном качественный коксующийся уголь премиум-класса. Конкуренция обещает быть очень сложной.
 
- А другие страны?

- Япония стабильно покупает у нас около 10-12 млн качественного энергетического угля и отдельно – коксующийся. У них современная, высокоэффективная электроэнергетика с КПД 40-42%, которая заинтересована в угле от 6 тысяч килокалорий и выше. Часть такого сырья (около трети) они закупают в России, остальное – в Австралии и других странах. Помню, что раз в три года японцы обязательно заказывали исследование ресурсной базы РФ в нашем Институте конъюнктуры рынка и поясняли, что надеяться только на Австралию не могут. Мало ли что там может случиться. Заповедь «не клади все яйца в одну корзину» в отношении угля японцы соблюдают четко. Собственных ресурсов у них нет, последнюю шахту закрыли лет 10-12 назад. А Россия – ближайший сосед, и поэтому 15-20%  необходимого им угля они у нас покупали и покупать будут. Для надежности. Даже берут наш бурый уголь с Сахалина – по качеству он близок к тому, который раньше добывали в шахтах на Хоккайдо, его калорийность примерно 4200-4500 ккал. Ни увеличивать, ни уменьшать объемы закупок японцы не намерены. Такая же логика и у Южной Кореи.

Индия традиционно ориентируется на индонезийский и на свой собственный уголь. В Индии собираются добывать 1 млрд тонн в год. Но когда некоторые эксперты говорят, что скоро Индия займет на мировом угольном рынке место Китая, я не согласен. Сегодня Китай определяет цены и объемы мирового угольного рынка. Индия – растущая экономика, планируемое потребление 1 млрд 200 тонн угля вполне отвечает ее потребностям. Но планы и реализации сырья – совсем другое дело. Китайцы – нация дисциплинированная, в КНР существует прекрасно отлаженная административная система, которая интегрирована в рыночные отношения. Она гарантирует выполнение всех планов развития угольной промышленности. У индийцев другая ментальность, они больше склонны, так сказать, к созерцанию, а не к активным действиям, и в экономике это тоже заметно. Планы постоянно срываются и затягиваются. Я столкнулся с этим, даже когда работал на совместном с индийцами строительстве шахты. Индия, в отличие от Китая, может не выдержать ни заявленный темп, ни обещанные объемы, на которые рассчитывают партнеры.  Кроме того, ей еще предстоит построить систему угольных электростанций, которые сейчас работают на низкокачественном индонезийском угле, а должны перейти на высококалорийный уголь. С точки зрения логистики, нам невыгодно возить в Индию дешевый уголь, а высококачественный она пока не может принимать в больших объемах, пока не переоборудовала действующие или не построила новые ТЭС. Вещь в себе, замкнутый круг.

Есть проблемы и со странами АСЕАН, которые провозгласили курс на «чистую энергию». Все хотят перейти на альтернативные виды электроэнергии – солнечную, ветряную и т.д. Приходится учитывать, что времена изменились.

У нас хорошие партнерские отношения с Вьетнамом, в этой стране есть уже отстроенная угольная промышленность. Однако собственные месторождения антрацитов и полуантрацитов в этой стране уже истощаются, а на них завязана электроэнергетика страны. Вьетнам – та ниша, которую нам нужно рассматривать в дополнение к остальным деловым партнерам: Южной Корее, Японии, Тайваню и Китаю.

- Может ли отечественная техника, использующаяся при добыче и транспортировке угля, составить хоть какую-то конкуренцию импортной?

- Кое-что используется, и вполне успешно. Но в целом – мы, конечно, в техническом отношении сильно отстали. Если в угольной промышленности в середине 90-х годов и начале 2000-х все-таки удалось провести модернизацию и реструктурировать угольную отрасль, то машиностроению не повезло. Государственную программу его структурной перестройки не то что не выполнили – даже не начинали. А в угольном машиностроении у нас практически ничего импортного и не было, все свое. Угольные комбайны, экскаваторы, в том числе роторные и шагающие… в итоге все как будто растворилось. Часть техники делали на Украине, и заглохло производство не в 2014 года, а еще раньше, по экономическим причинам.

Когда мировой рынок открылся, импортное оборудование стало возможно купить по сопоставимым ценам, а качество было явно выше, чем у отечественной техники. Частные компании (угольная промышленность приватизирована полностью) стали отдавать предпочтение зарубежным машинам. И постепенно, незаметно попали от них в сильную зависимость.
 
- Импортозамещение в угольной отрасли наладить не удается?

- Строго говоря, санкции угольщиков не коснулись, поэтому технику за рубежом закупать можно. Вопрос в стоимости. Зарплаты растут, цена на электроэнергию тоже, соответственно повышается себестоимость. Если нам вдруг в одночасье перестанут поставлять запчасти для импортной техники – все, конечно, не обрушится. Но трудности возможны.

Наши машиностроительные предприятия пытаются выйти на рынок, хотя это очень сложно. Сейчас, например, «Уралмаш» пытается запустить свой первый гидравлический экскаватор. Но как он будет конкурировать с японскими или американскими моделями – большой вопрос. Широко применяются «Белазы», у них соотношение цены и качества вполне нормальное. Но это один из очень немногих примеров, если не единственный.

Цены на уголь складываются под влиянием многих факторов. Эффективность продаж – тоже. Экспорт угля – это всегда необходимость везти его в среднем за 4-5 тысяч километров, а затем еще и перегрузить в российском порту при том, что стоимость такой перегрузки в два  раза дороже, чем в той же Австралии. Естественно, морские угольные терминала требуют дополнительных затрат на приобретение новой техники, на решение экологических проблем, как, например, в Находке. В Австралии, например в порту «Хай- Пойнт»,  расположенном в курортном месте, погрузочные терминалы, где переваливают по 100 млн тонн в год, вынесены в море на 5 км. Для  разгрузки вагонов применяется донный способ разгрузки. Вагоны заходят в длинный ангар, где под полотном – ямы. Автоматически открывается днище, и уголь сыплется на непрерывно идущий внизу конвейер. Значительно сокращается время выгрузки, сам процесс гораздо чище и безопаснее.  Факт остается фактом: весь день мы провели в порту, а ночевали в отеле буквально за четыре километра от него в прекрасном курортном городке. Все продумано, экологических проблем нет.

Есть субъективные факторы, есть объективные. Добычу угля в России сильно ограничивает пропускная способность железных дорог. Наша ахиллесова пята – логистика. И как только возникают проблемы, например, с порожняком или ежегодными ремонтами, это сразу сказывается на объемах и темпах реализации. Я даже не говорю сейчас о тарифах на перевозки, ценах, которые устанавливают владельцы терминалов, о прочих сложностях, которые всем известны и никуда не деваются.
 
- На внутреннем рынке России конкуренция тоже достаточно серьезная. Кто сейчас вышел в лидеры и может ли измениться расклад сил?
 
- По объему добычи лидирует, конечно, «СУЭК». Он давно стремился в топ мировых лидеров угольной промышленности и наконец этого добился: в прошлом году перешел рубеж стомиллионной добычи (107,8 млн тонн) За ним идет «Кузбассрезрезуголь» - 45 млн т. Кроме объемов, важно еще и качество угля. «СУЭК» добывает значительные объемы бурого угля (примерно треть от всего объема), каменный энергетический уголь марки Д, ДГ и Г и совсем немного коксующихся углей. «Кузбассразрезуголь» унаследовал с советских времен лучшие качественные марки углей, которые открытым способом добывают в Кузбассе. Их стоимость компенсирует затраты на сложную логистику.

Высококачественные антрациты добывает «Сибантрацит». С Якутскими углями работают «Колмар» и «Мечел» - в основном это коксующиеся угли среднего и премиального качества. Там тоже есть проблемы, которые обусловлены условиями крайнего Севера и сложностями транспортировки. Но это хорошие угли открытой добычи. Их поставки ориентированы на экспорт. Кстати, разрез в г. Нерюнгри – результат совместного проекта с Японией: за его постройку СССР расплачивался именно экспортным углем.
 
- А «Русский уголь» сейчас на каких позициях?

- В «Русском угле» экспортная составляющая – примерно процентов двадцать-двадцать пять, это хакасские энергетические угли марки Д и угли  марки Г разреза «Саяно-Партизанский» в Красноярском крае поставляемые, как на Запад, так и рынок АТР.  Хотя мы ведем приграничную торговлю с Китаем, но ее объемы относительно невелики. 75% добытого сырья идет внутреннему потребителю, в частности уголь с Ерковецкого разреза поставляется на Благовещенскую ТЭЦ, более качественный бурый уголь с разреза «Северо-Восточный» (более 3 тысяч килокалорий) расходится на внутреннем рынке Амурской области и Хабаровского края.  

Сегодня для любой российской угольной компании, и нашей в том числе, задача-минимум – это сохранение статус-кво и улучшение деятельности путем оптимизации затрат, расширения собственного производства, там где это экономически обоснованно, а также за счет приобретения новых активов, когда добывающие мощности идут на убыль. Мы так и действуем.
 
- То есть вы присматриваетесь к каким-то новым месторождениям?

- К месторождениям или к действующим предприятиям, которые нам интересны, которые вписываются в логику нашей стратегии развития, дополняют ту продукцию, которую мы уже производим и продаем. Но в конкретные детали, извините, вдаваться не стану. Коммерческая тайна.
Беседовала Ольга Меркулова Теги: