– Регина, вы работаете как ИП с 2017 года. Как вы пришли к выбору такого неординарного в наше время занятия, может это связано с вашим детством?

– Учиться вязать на машинке я начала в 2012 году, после рождения первой дочери, когда муж мне подарил вязальную машинку – очень не хотелось выходить в найм после декрета, и я решила попробовать свои силы в этом деле. Раньше вязать не пробовала вообще. Посмотрела в интернете, как это делается, потом попробовала, как мне удобнее – с тех пор и вяжу. Результат получила очень быстро: сначала вязала шапки для семьи и друзей, потом поступил оптовый заказ от турфирмы и пошло-поехало.

– Сколько сейчас в год производите?

– Сейчас очень много заказов. «Берингия» недавно у нас прошла – куда ни глянь, все в наших шапках. По городу тоже постоянно встречаю, из других городов фото шлют. Берут рыбаки, охотники, сноубордисты, снегоходчики, туркомпании заказывают для туристов, для команды биатлонистов вязали, для национального ансамбля «Коритэв», для парка «Вулканы Камчатки». За прошлый год индивидуальных заказов было около 300, но у нас есть еще и госзаказы – например, для чемпионата по горным лыжам мы связали 400 шапок. В прошлом году была на выставке-ярмарке «Россия» на ВДНХ в Москве – наши шапки по регионам разлетелись. Бывало и такое: я из поездки возвращалась без своей шапки –пришлось отдать, люди очень просили, а с собой на продажу не было.

И все же мы не вяжем большое количество, на маркетплейсы не выходим, и решили, что не будем этого делать и впредь – теряется ценность, мы не хотим массовости, мы хотим сохранить индивидуальность.

– Сколько времени уходит на изготовление одной шапки?

– Несмотря на то, что вязка машинная, наши изделия – это ручная работа. Здесь главное терпение: каретка водится вручную на таких машинках, как у меня. За натяжением нити надо следить, чтобы петли не слетали. На одну однотонную шапку сейчас трачу около часа. 240 рядов минимум нужно для шапки – 240 движений рукой туда-обратно. И когда большие заказы – то боль в руке и шее обеспечена.

– Какие самые популярные шапки и есть ли у вас любимая?

– У меня любимых нет, их просто так много. Мне нравятся яркие. Сейчас у меня пять шапок. Самые популярные – с вулканом и контуром полуострова. Они в топ залетели сразу. Люди могут выбрать свой цвет, текст или рисунок. На Камчатке очень лояльны к местным брендам – вся Камчатка ходит с надписями «Камчатка». Мы патриоты.

– Есть ли у вас коллаборации с другими локальными брендами?

– Как раз сейчас готовим совместный проект с камчатской швеей – она шьет очень стильные толстовки. Пробуем делать вязаные вставки, рукава для отдельных моделей.

– Как у вас с соотношением цена-качество?

– Материалы берем хорошие: 50% акрил и 50% шерсть мериноса. Все материалы отечественные, заказываем в Подмосковье, сейчас взяли на пробу в Бурятии – очень теплые изделия получатся – 70% шерсти, на зиму сделаем. Пиллингуемость изделий очень низкая – катышки присутствуют в очень небольшом количестве, но это неизбежно – все-таки шерсть. Рекомендуется деликатная стирка с температурой не больше 30 градусов – тогда носиться будут долго. 

Объемы у нас небольшие, и мы помним все наши шапки: бывает, встречаешь человека, который 8 лет носит шапку! Цена: шапка с рисунком около 3 тыс. рублей, однотонные есть осенние и зимние – от 1,6 тыс. до 2 тыс. рублей. Помпоны мы крутим вручную, они идеально круглые и очень плотные. Деревянные лейбочки вырезаются вручную – этим занимается мой муж. На них еще чайник изображен – потому что фамилия Чайникова. Людям очень нравится. Многие семьями берут. Есть еще снуды, повязки, варежки.

– Были у вас какие-нибудь необычные индивидуальные заказы?

– У нас есть интересная услуга – можем связать шапку на природе и под музыку. Мы выезжаем на природу, и я вяжу в окружении вулканов, с видом на Охотское море, на океан. Можно выбрать вашу любимую музыку для работы, так особая энергетика складывается. И очень важно всегда работать в хорошем настроении, ведь шапки люди носят на голове. Однажды был заказ из Иркутска – девушка попросила, чтобы я связала желтую шапку на желтой поляне с видом на вулканы. Мы это сняли на видео и отправили ей вместе с шапкой.  

– Ваша продукция востребована только в холодный сезон?

– Можно сказать, что востребованность круглогодичная: летом активно покупают туристы, а еще у нас такое лето бывает, что шапку приходится носить часто. Осенью и к Новому году чаще начинают покупать шапки местные жители.

– У вас свой магазин или вы сотрудничаете с другими магазинами?

– Почти два года назад мы открыли арт-пространство, где находится вязальная мастерская, сувенирный магазин и кофейня. Называется «Все связано». Причем устроили мы все так, чтобы, придя выпить кофе, человек мог увидеть нашу работу в цеху через окно и при желании тут же приобрести изделие. Также мы много лет выставляем наши шапки в сети спортивных магазинов «Камча шоп», для них же делаем партии шапок на регулярной основе. В арт-пространстве регулярно проводим мастер-классы, частные школы приходят на экскурсии, тургруппы приезжают. Тут же проводим выставки художников и фотографов, квартирники и кинопоказы.

Кстати, мы положили начало милой традиции – в кофейне есть шарф, который вязали больше 100 человек. На открытие кофейни мы поставили в зал вязальную машину и наши гости пробовали себя в вязании, на первую годовщину кофейни тоже выставили станок и продолжили вязать этот шарф с гостями. Наш день рождения 28 августа и это день загадывания желаний – гости приходят, вяжут и загадывают что-то хорошее. Традицию будем продолжать.

– Илья, вы геолог, несколько лет работаете в экспедициях на Камчатке и Курилах. Почему вас так манил именно Пик Креницына?

– Меня манят все вулканы на свете. Как известно, самый лучший вулкан — тот, который извергается. Я думаю, что у любого человека, который видел хорошую фотографию Пика Креницына, с озером, с кальдерой подобный вопрос должен исчезнуть. Потому что, если вы видели фотографию этого места, оно должно начать вас манить тоже. Помимо туристического и эстетического восторга, Пик Креницына – объект совершенно фантастический с научной точки зрения. Очень много интересного можно про него наговорить, просто это обычно требует огромного количества хитрых терминов, которые здесь, наверное, излишни. Но могу точно заверить, что объект очень интересный. Объект труднодоступный, с одной стороны – к сожалению, потому что хотелось много чего там сделать, с другой стороны – к счастью, потому что, хоть мы и ратуем за туризм, но хочется, чтобы оставались какие-то места, как задача со звездочкой – добраться и тогда сразу упоение достижением кратно увеличивается. Пик Креницына – совершенно волшебное место, всем нужно посмотреть, как он выглядит.

– Вы уже бывали в этих местах или поездка, показанная в фильме, первая?

– На Онекотане, на пике Креницына я был впервые. До этого бывал на Парамушире, острове Атласова, на Шумшу, то есть на других островах Северных Курил. Здесь хочу сделать оговорку, потому что в своем фильме недостаточно осветил историю поездки. Добраться на сам остров нашей экспедиции очень сильно помогло Русское географическое общество, за что я бы хотел выразить благодарность. Потому что, добраться до Онекотана – не всегда самая простая задача. Сахалинская область очень сильно старается, и чудесно, что вертолет до Северо-Курильска стоит практически смешных денег, два корабля ходят за абсолютно вменяемые суммы, но до Онекотана добираться еще почти 100 км.

– Что было самым сложным в этом путешествии?

– Подъем к вулкану, к кальдере и озеру достаточно простой, но переправляться нужно на несколько дней, оставаться там, и это, конечно, требует большого количества продуктов, плюс палатки, снаряжение. Нужно несколько дней заноски и потом выноски всего обратно, ведь мы добросовестные туристы, ученые: никаких банок, мусора оставлять в таком уникальном месте нельзя. Поэтому, самое сложное в этом путешествии – это большое количество ходьбы с тяжелыми грузами, и, конечно переправа через озеро. В фильме она может показаться легкой прогулкой, но на самом деле – это, без шуток, немножко устрашающее мероприятие. Потому что вода невероятно холодная, и если что-то пойдет не так, то могут возникнуть очень серьезные проблемы. От берега до берега нужно переплыть два км, но у нас было почти пять км, потому что мы вдоль берега еще около трех км шли.

Хочу предостеречь тех, кто захочет повторить наш поход: если у вас что-то не так с плавсредством, и если вы находитесь дальше 50 метров от берега, скорее всего, вы останетесь в этом озере навсегда – вода слишком холодная, выплыть невозможно. Поэтому нужно очень ответственно подходить к выбору оборудования, к его тестированию. Не будьте отчаянными туристами и не полагайтесь на авось. Это не тот подход, который требуется в этом месте. В этом месте требуется детальная проверка всего, на что вы рассчитываете.

– Какие еще советы вы дадите тем, кто вдохновится вашим путешествием и тоже захочет отправиться к Пику Креницына?

– У кого-то после просмотра фильма может оказаться искаженное впечатление про погоду. Я пытался проговаривать, что погода там в среднем очень плохая. Такая, как в начале ролика. А там, где на вершине все хорошо – это скорее исключение. Если вы действительно хотите на вершину и хотите красивый вид, то две недели — это базовый срок, может быть, даже стоит чуть побольше заложить. Просто многие думают, что они за день забегут и все посмотрят. Хотя такие прецеденты были. У меня даже есть такой знакомый, который за день действительно это осилил. Но это исключение.

Там нет никакой связи, поэтому обязательно берите с собой спутниковый телефон. Также нужен какой-нибудь человек, который находится в зоне доступа Интернета. Просите, чтобы он вам смотрел прогноз, раз в три дня с ним созваниваетесь и просто спрашивайте прогноз. Это очень сильно помогает. Это базовые правила ответственного туризма, но порой их тоже следует проговаривать.

– А сам фильм снимали для себя или специально для конкурса?

– Я документирую практически все экспедиции, в которые езжу, где-то с большей тщательностью, где-то с меньшей. О том, что есть такой конкурс, я узнал за пару недель до нашего планового научного выезда. Но понял, что это шанс и им надо пользоваться, поэтому документировал все с особым усердием. В принципе, для меня это занятие почти рутинное, потому что уже почти десять лет это все дело записываю, фотографирую. Но вот, наконец, удалось кому-то показать.

– Почему все-таки решили участвовать в конкурсе? Интерес, главный приз в три млн рублей или что-то еще?

– Конечно, невозможно такую сумму мимо глаз пропустить, поэтому главный приз тоже был стимулом, заставил усерднее думать над тем, как все монтировать и подавать. Я, честно говоря, участвую почти во всех конкурсах, которые вижу. Это очень сильно помогает отфильтровать собственное творчество, потому что порой самому кажется, что фотография супер-пупер, а отправляешь ее на конкурс – никто не берет. Понимаешь, что, наверное, ты заблуждаешься, а не все вокруг. Поэтому полезно отправлять собственные работы на оценку жюри.

– Вы геолог, а где научились так снимать, монтировать?

– Я много занимаюсь фотографией, периодически участвую в выставках, сейчас, например, мои работы представлены на выставке «Первозданная Россия» в Москве. Благодаря геологии и вулканологии, благодаря Камчатке и Курилам я сильно увлекся фотографией. Первый фотоаппарат купил, как только вернулся из первого «поля», потому что понял, что это все надо запечатлеть. Потом долго тренировался, на конкурсы отправлял, на все подряд, где-то получалось, где-то нет. Что касается монтажа, то это дело не хитрое, я им занимался для себя, ради баловства. А чувство кадра, наверное, из фотографии пришло.

– Ожидали, что завоюете Гран-при конкурса или победа была неожиданной?

– Не ожидал, но надеялся. В принципе я в своих силах уверен, но работ на конкурс подали больше 600. Тут хочешь, не хочешь, а подумаешь, что ты не один такой, кто умеет видео снимать. Я смотрел ролики всех финалистов, ребята огромные молодцы, но особенно мне запомнились видео победителя в номинации «Лучшее пешее путешествие». Это путешествие по Кунаширу. Вот тут про монтаж и про все остальное я просто снимаю шляпу, автор в этом отношении, мне кажется, на 500 голов выше меня. Может, ей чуть меньше повезло с погодой, ведь тоже важно – удалось ли дойти до вершины. Это часто оказывает влияние на впечатление от просмотра. Но в плане техническом и творческом, девушка-автор лучше меня в десятки раз. Мне чуть-чуть, может, больше повезло с внешними обстоятельствами.

Или взять фильм супружеской пары, которая на катамаране путешествовала по Японскому морю. Там с технической точки зрения фильм, можно сказать, относительно простенький, но вот по впечатлениям и эмоциям мне тоже невероятно понравилось. Пошел гуглить, сколько стоит надувной катамаран (смеется).

– Кстати, как считаете, что важнее в таких роликах — эмоции или картинка, техническая оснащенность?

– Мне кажется, все в комплексе. В век высоких технологий люди избалованные, поэтому картинка важна и звук. Но если хорошую, интересную и затягивающую историю с плохой съемкой можно посмотреть, то ужасную историю с самой лучшей съемкой – нет. Лучше хорошее наполнение с плохим техническим исполнением, чем хорошее техническое исполнение без наполнения.

– Если не секрет, решили, как потратите выигрыш?

– Пока нет. Пока думаю, как перед всеми друзьями проставиться, которые помогли в экспедиции. Многие из тех, с кем я был в путешествии, не очень любят, когда на них направляешь объектив. Я это уважал. Поэтому может создаться ложное впечатление, что я там один покоряю острова и вулканы. Но на самом деле работа титаническая, командная. Один бы я там далеко не ушел. Поэтому огромная благодарность всем людям, которые со мной там были. И я считаю, что выигрыш в этом отношении совместный. Так что пока на условную общую часть придумываю, как отблагодарить всех, а на то, что оставлю себе, пока планов нет. Может, позволю себе еще какое-то путешествие.

– А вот куда бы хотелось отправиться?

– Мест страшное количество, есть очень волшебные места. На Дальнем Востоке у меня есть незакрытый гештальт – остров Янкича, острова Ушишир, вулкан Кудрявый на Итурупе – это все Курилы. На Камчатке тоже места есть, например, волшебный вулкан Хангар. В общем, планов больше, чем времени.

– Илья, что вам, помимо выигрыша, дал этот конкурс?

– На самом деле много всего, и, судя по всему, процесс продолжается. Конкурс дал некоторое понимание моего творчества. Порой я сомневаюсь в собственных способностях, когда на очередной хороший конкурс не берут мою работу. Конечно, страшно приятно, когда тебя оценивают положительно и это дает значительный вклад в то, чтобы продолжать чем-то подобным заниматься. Ну и, конечно, конкурс позволил завести много знакомств и получить положительные эмоции.

– Уже анонсировано, что будет третий сезон конкурса. Какие рекомендации дадите тем, кто решит принять в нем участие?

– Думайте о наполнении своего фильма больше, чем о техническом исполнении. Также важно отправляться в то место, которое именно вам интересно и вам хочется открыть. Не потому, что оно будет лучше смотреться в кадре, а потому что у вас будут искренние эмоции, все будет иначе ощущаться, вы с любовью все это смонтируете. Я видел серию роликов, которые в призы не попали. Видно, что есть авторы, которые снимали специально для конкурса. В этом ничего плохого нет, но мне кажется, что в процессе создания подобного ролика смещаются приоритеты и получается немножко не то.

Отправляйтесь туда, куда вы искренне хотите, и не потому что конкурс, а просто потому что вы хотите. А конкурс будет бонусом. Если вы в своем путешествии будете всегда смотреть в объектив, это дело не самое лучшее. Все природные места нужно воспринимать глазами, объектив вторичен. Как известно, мы все любим концерты на видео снимать, и никто эти видео потом не смотрит. Лучше смотреть глазами. С путешествиями та же история.

– Антон, как правило, люди, занимающиеся туризмом и альпинизмом, полностью пропитаны этим и не представляют жизни без адреналина, который получают от этих занятий. Как вы встали на этот путь?

– Все эти походы, полеты, горные лыжи – моя страсть, от которой я получаю жизненное удовольствие. Я родом из Астрахани, на Камчатке с 2009 года и с тех пор занимаюсь туризмом, но профессионально начал работать с 2019 года. Десять лет занимался наукой – работал в КамчатНИРО, изучал лососей. С 2015 года меня утянуло в альпинизм, который тесно переплетен с туризмом. Так вышло, что у меня получилось зарабатывать на своем хобби, поэтому я с удовольствием реализую свою страсть во благо семейного бюджета.

– Расскажите, как устроена ваша работа в коммерческом туризме: кто ваши клиенты, откуда чаще приезжают?

– Коммерческий туризм устроен одинаково – люди прилетают на Камчатку и хотят повидать красоты. Стоит различать массовый туризм и индивидуальный. Когда группа большая, то невозможно быть в постоянном контакте со всеми, фокус внимания направлен на безопасность. А при индивидуальном туре, уже непосредственно с гостями общаешься тет-а-тет, не просто отдавая информацию, а рассказываешь то, что интересно в данный момент данному человеку. Индивидуальные туры, конечно, дороже, чем массовые.

Люди приезжают разные, но это те, кто может заплатить чуть больше денег за свое путешествие. В основном, едут из Москвы и Санкт-Петербурга, также из-за границы, но наши бывшие соотечественники. Чаще это предприниматели и топ-менеджеры компаний. Возраст абсолютно разный, от молодежи до пенсионеров. Приезжают парами, семьями, с детьми. Местные с нами не ходят – те, кто имеет возможности для такого отдыха, имеют свои связи, свои места.

– Какие маршруты предлагаете, куда водите?

– Все зависит от потребностей гостей, у нас очень пластичные туры. Обычно предлагаем наши стандартные маршруты – вулканы Горелый, Мутновский, Вилючинский, Толбачик, Авачинский, Козельский – где можно походить пешком, куда можно доехать на джипах. Но главная наша фишка – это вертолетные туры, летаем от Ключевской сопки до острова Онекотан на Курилах. 

Вертолетный туризм позволяет за короткий промежуток времени очень много посмотреть и много, где побывать: в один день набрать лаву на Толбачике, потоптать Малый Семячик, посмотреть Долину гейзеров с Узоном, погулять на берегу Тихого океана, а потом половить рыбу где-нибудь на западе. Можем остановиться возле живописного водопада, разложить большой стол и оценить камчатские деликатесы, которые приготовит на месте наш повар. Вертолеты – это дорого, под миллион в день, но спрос есть.

– Что заставляет нервничать инструктора-проводника на Камчатке? Что вас может раздражать в туристах?

– Особенно меня волнуют люди, которым хочется запечатлеть каждый камушек, каждую песчинку на Камчатке. Идешь ты, к примеру, рассказываешь интересную историю, оборачиваешься – а рядом уже никого, все на какую-то стену полезли. Часто это дети, конечно. К ним особый, трепетный подход нужен, сначала достучаться до них, чтобы тебя всерьез воспринимали. Но мы со всеми находим общий язык, ну или максимально прикладываем к этому усилия. Что еще пугает – когда прилетают люди, которые о Камчатке знают больше, чем ты. Это заставляет очень напрягаться и вспоминать, все что знаешь, все чему тебя учили и пока летишь, листать справочники. Обычно о таких мы узнаем заранее и начинается доскональная подготовка. А бывают и такие, за кого приходится практически ноги передвигать, указывать куда встать, буквально человека за руку вести.

– Чего точно не стоит делать вашему гостю?

– Точно не стоит, приезжая на Камчатку, пускать что-то на самотек. То, что не запланировали заранее, осуществить непосредственно на месте будет крайне сложно. Камчатка – это про четкое планирование всех маршрутов и всех развлечений. Да и погода у нас плохо прогнозируема. Сразу оговариваем с гостями, какие варианты могут быть на непогоду. Бывают такие туристы, которые, узнав, что будет плохая погода на вулкане, рвутся туда и требуют «прохватить жести». Отговариваем, конечно.

– А бывали случаи, когда гости в чем-то вас не послушали и случился форс-мажор?

– Совсем неприятных случаев не было и, надеюсь не будет, но были реально опасные ситуации. Раньше мы водили группы прямо в кратер Мутновского вулкана (после схода селя эту тропу закрыли), внутри кратера есть активные фумаролы, которые сильно дубасят горячим кислотным вонючим паром. Спустившись к ним, группу заволокло этим дыханием вулкана так, что мы оказались как будто в густом тумане – ничего не видно. И народ прям запаниковал и засобирался разбегаться в разные стороны. Пришлось очень громко рявкнуть, чтобы все остановились и подошли ко мне – опыт работы с детьми. И сработало. Все хорошо. А бежать там некуда – обрывы и бурная река.

А однажды мы гуляли на вулкане и внезапно подул сильный порывистый ветер, сверху начало сдувать камни прямо на нас. А группа уже почти подошла к активной воронке, но пришлось всех разворачивать в обратный путь. Все смелые, бурно возмущались, конечно. Однако послушались. Потом благодарили.

– Какую бы вы дали классификацию туристам, на какие условные группы их можно разделить?

– Когда прилетает задорная молодежь – это все, это дайте нам все тут по максимуму. Те, кто в возрасте, часто приезжают с позицией умудренных опытом путешественников, желающих посмотреть terra incognita, рассмотреть все досконально, не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой. А есть гости с такой позицией: у нас есть возможности на все, поэтому мы берем Камчатку и гуляем здесь на всю катушку. Ко всем стараемся найти подход. Благо, на Камчатке есть развлечения на любой вкус и цвет.

– Как начинается и проходит ваш день, когда запланирован тур?

– День выхода начинается с 11 вечера предыдущего – готовим машины, собираем необходимое снаряжение, пакуем вещи в вертолет. Встаем в 5 утра, быстрый завтрак и на выход. Когда подъезжают гости, то никакой нашей суеты не видят. Наверное, думают, что мы тоже недавно встали.

– Хватает времени на семью и отдых?

– В сезон, когда идет активная работа, жена знает, что некоторое время я буду недоступен. Занятость абсолютная, круглосуточная: могут и в 2 часа ночи позвонить и попросить что-то сделать. Жаркие денечки. Сезон начинается с июня, но самая жара – с середины июля по начало сентября.

– Дайте какие-то практические советы – как нужно готовиться к походу, стоит ли брать свое снаряжение, какие есть нюансы?

– Прежде всего всех призываю задавать как можно больше вопросов менеджерам при планировании поездки. Не стесняйтесь, даже если кажется, что вопросы глупые. Чем больше вопросов, тем больше шансов, что меньше проблем будет на месте. Наши менеджеры подробно все описывают, и мы подключаемся – можем проконсультировать какую и где купить одежду в вашем городе, вплоть до марки и нужного размера. Конечно, мы можем обеспечить и аренду всего необходимого, но свое – однозначно лучше. Тем более, что после активного отдыха на Камчатке может появиться зависимость и тяга к дальнейшим приключениям.  

– Какое лично ваше самое интересное путешествие?

– Самое крутое и сложное – это восхождение на семитысячники: пик Хан-Тенгри в Киргизии и пик Евгении Корженевской в Таджикистане. К каждому готовились не меньше года. Тренироваться мы никогда не прекращаем, но тут нужна специальная подготовка. Подъем занимает от трех недель до месяца – нужно прилететь в район и начать акклиматизацию: сначала вокруг походить, либо подниматься постепенно на саму гору, понемногу увеличивая путь. Организму нужна настройка на высоту, на холод, на работу в дефиците кислорода. Это не дается быстро.

– Что бы вы хотели сказать туристам – вашим потенциальным гостям?

– Камчатка – это одно из самых интересных мест на планете. В России – не побоюсь сказать – это самое интересное место. Однако тут сложно и физически, и морально: Камчатка – край с недостаточно развитой инфраструктурой, поэтому тут самая настоящая дичь. И почувствовать ее стоит многого – здесь организм начинает работать, как задумано природой.

– Залина, поясните, пожалуйста, что означает «Феич»?

– Его так называли друзья – Феич. Это производное от имени и отчества – Феликс Гадзеевич. Так он и подписывал свои работы. Открытие выставки и вечер памяти мы провели в его день рождения — 30 января. В этот день папе исполнилось бы 85 лет. Вечер прошел прекрасно, мы очень переживали – придут ли люди, но гостей было много, все места были заняты, даже стояли. Очень важно – пришла молодежь, были, например, будущие учителя ИЗО, которые сейчас учатся на Камчатке. Для нас с братом это очень важно. Удивляюсь, как я сумела сдержать слезы, когда поняла, что память живет, что все еще есть интерес к творчеству Феликса Тебиева.

– По какому принципу выбирались картины для юбилейной выставки?

– Не было задачи объединить экспозицию одной тематикой, хотелось показать, как со временем менялся его стиль. Очень сильно различаются первые работы и написанные незадолго до ухода. Портреты, натюрморты, пейзажи, концептуальные композиции, порой весьма острые. Не было такого, чтобы он работал только в одном направлении. У него очень самобытная манера письма, он не был влеком какими-то абсолютными канонами. Я прямо сейчас смотрю на его картины: ранние работы – ближе к классической школе живописи, дальше было больше экспериментов с цветопередачей: каждый мазок в чистом цвете, и все они складываются в единую, понятную картину.

Здесь и его работы из собрания Камчатского краевого художественного музея, и примерно половина из тех, что хранятся у нас в семье. Наверное, самые сильные и глубокие его картины посвящены людям Севера, их труду и обычаям. Папа в 23 года попал на Камчатку, прожил тут всю жизнь, причем 15 лет в селе Тигиль. Поэтому жители тундры, оленеводы, охотники, рыбаки — главные герои его полотен. Он в буквальном смысле сжился с ними, знал все про быт и традиции коряков, ительменов, эвенов.

– Когда к Феликсу Гадзеевичу пришло понимание, что он любит рисовать и готов посвятить этому всю жизнь?

– Когда он это понял мне неизвестно. Но вот родные поняли, что он хорошо рисует, в старших классах школы. Бабушку, папину маму, вызвали в школу и показали его карандашный рисунок. Кажется, это был портрет Суворова. Родителям тогда сказали: «Имейте в виду – у вашего сына талант». После школы он сразу поступил в художественное училище.

– Как получилось так, что из солнечной Осетии семья оказалась на севере Камчатки?

– Тогда была система комсомольских путевок – по окончании учебы тебя «распределяли» для работы в разных уголках страны. Папа получил распределение в Астрахань, но он настолько жаждал романтики и приключений, что каким-то образом ухитрился поменяться путевками с товарищем и уехал на Камчатку, сразу на Север. Здесь женился, мой брат родился в Тигиле, а я – в Петропавловске-Камчатском, но и тигильскую жизнь тоже немного узнала.

– Какие отношения были у вас с отцом?

– Отношения с отцом всегда были очень теплые, несмотря на то что он был женат еще раз, я всегда уважала его решения. Его мастерская, где он проводил очень много времени, была моим вторым домом, моим убежищем. Я могла туда прийти в любой момент, забиралась в кресло, рисовала, читала, могла там спать, смотреть мультфильмы, включать старый бобинный магнитофон или проигрыватель с пластинками, а папа работал в это время. Мастерская была полна огромным количеством ужасно интересных для ребенка вещей – начиная от камина и заканчивая гитарой, морским биноклем, сувенирами из разных уголков света, полками с книгами по живописи, художественной литературой, публицистикой о других странах. Тут я, будучи ребенком, в первый раз прочитала роман «Мастер и Маргарита» и некоторые другие книги, которые вряд ли бы мне тогда еще где-то попались, несмотря на довольно большую домашнюю библиотеку. Например, «Габровские анекдоты». А уж люди, которые здесь бывали – друзья, случайные интересные знакомые, журналисты, художники, политики, музыканты, все со своими историями. Мне повезло – это была возможность познавать огромный мир в непростое время.

– Удавалось наблюдать как отца за работой?

– Конечно, отец стал для меня примером того, как человек может полностью погружаться в работу. Он мог стоять и писать час, два, три. Когда он работал, то даже не сразу меня слышал, если я обращалась. Я в этом смысле такая же – не реагирую на действительность, когда чем-то увлечена или погружена в работу: обдумываю, читаю или слушаю, пишу.

– Как вы думаете, что его вдохновляло?

– Несомненно люди, поездки и новые впечатления. Когда он жил в Тигиле, его зацепили люди Севера – своей открытостью, образами. У него одни из самых крутых работ – те, что посвящены именно коренным жителям Камчатки. Его знаменитая, сногсшибательная, одна из сильнейших работ – «Песня». Крупным планом два лица – женское и мужское. Сама картина настолько живая и одухотворенная, что кажется, начинаешь слышать и звуки песни, которую поют северяне. 

Так чувствовать людей отцу помогало, что людей, которых писал, он знал лично. Он неоднократно ездил в стойбища, кочевал вместе с оленеводами, делал там эскизы, зарисовки, этюды, наброски. Знал жизнь людей изнутри. Были и другие поездки – Венеция, Прага, Япония, Китай. У отца много хороших этюдных работ оттуда – увидел и сразу с натуры написал.

– Какая его любимая работа?

– Знаю, что очень близок и дорог ему был портрет его мамы. Причем это портрет едва не погиб в пожаре, это одна из работ, которая была чудом спасена. В мастерской в 90-х годах случился пожар, сгорели десятки картин. Но портрет мамы остался цел. А вот мой потрет, где я совсем маленькая, с тем самым огромным морским биноклем в руках, спасти не удалось. После этого папа ни разу меня не рисовал, даже набросков не делал, как раньше. Я неоднократно спрашивала – почему, но он всегда отмалчивался, как будто дал себе какой-то зарок. Было ощущение, будто что-то его останавливало. Он ничего мне не отвечал, только грустно улыбался. Для меня это так и осталось загадкой.

– А какая самая близкая, дорогая вам картина?

– Есть несколько картин, которые мне очень нравятся и с которыми я не хочу расставаться. Но одну могу выделить, она особенная. Это картина «Васька». Это папин кот. Однажды он увидел, как на кота падает луч света и делит его пополам так, что один зрачок у него вертикальный, а который в тени – круглый. Папу этот так удивило и позабавило, что он написал его портрет. Сейчас он висит у меня на стене, я считаю «Ваську» хранителем дома.

– Как повлияла детская среда на вашу сегодняшнюю жизнь?

– Я видела, как отец общается с разными людьми, слушает их истории, узнает их судьбы, это меня научило присматриваться к людям, включать эмпатию. Общение с отцом научило меня, что нужно быть добрыми с людьми – это ведь не всегда получается в нашей жизни. Например, к папе в мастерскую мог постучаться какой-то местный забулдыга и попросить еды или денег, он всегда помогал. Иногда просто отдавал половину того хлеба, что был – местные помнят, что в начале девяностых даже хлеб порой был в дефиците. Я видела пример очень доброго отношения. Конечно, на меня повлияло то, что я находилась среди картин, видела, как они создавались, я и сама закончила художественную школу, хотя это не стало моим вдохновением и увлечением. Но я научилась видеть цвет, композицию, это помогло в работе на телевидении, с фотографией. А еще мой сын назван отчасти в честь одного из лучших друзей папы – Георгия Аввакумова, дирижера Камчатского камерного оркестра, который относился ко мне, как к дочери.

– Кому-то из семьи дар художника передался?

– Нас с братом это коснулось, но по стопам отца мы не пошли. У брата две дочери, они тоже талантливые, но нашли себя в других творческих сферах, как и мой сын. А вот папина правнучка, дочь Сергея – она еще дошкольница – не выпускает из рук все, чем можно рисовать. Не знаю, как это работает, но может быть она унаследовала талант Феича. Время покажет.

– Алена, идея создания на Камчатке какого-то общественного пространства, связанного с вулканами очевидна. Но все-таки речь о вашей истории – почему именно музей, почему именно вулканы?

– На Камчатку я прилетела впервые десять лет назад по работе. Уезжала с ощущением, что это необыкновенное место, и за один приезд невозможно прочувствовать всю красоту и дух Камчатского края. Я вернулась. Раньше я работала в пресс-службе РЖД, имела опыт проведения масштабных общественных мероприятий, за плечами много проектов. Весь мой опыт стала использовать на Камчатке. В тандеме с Сергеем – вулканологом и математиком – сначала появился Музей занимательной науки «Интересариум», потом «Вулканариум», который превратился не просто в музей, а в культурно-познавательное и образовательное пространство, рассказывающее о нашей планете в целом. Здесь посетители смогут увидеть извержения вулканов, побывать в лавовой пещере, прикоснуться к многовековым камням, а также вести наблюдение за выходом вулканических газов и многое другое. Также Сергей разработал курс общей вулканологии для гидов-экскурсоводов и популяризаторов науки.

Сергей постоянно мониторит не только то, что происходит на Камчатке, но и вообще в мире – и с точки зрения вулканологии, физики, математики, естественно-научных дисциплин. Он постоянно держит руку на пульсе, что очень обогащает наш музей. Коллекции пополняются почти каждый год.

– Сколько у вас экспонатов и какие самые интересные?

– Основу экспозиции составляют образцы вулканических пород, как древних, так и совсем свежих, а также магматических минералов. Количество экспонатов навскидку сказать невозможно, но их точно больше двух сотен. Музей размещается в трех залах с интерактивными экспозициями, есть виртуальный зал, где посетители могут полетать над Камчаткой, над Долиной гейзеров, есть палеонтологическая экспозиция, фотозона с вулканами из космоса — ее мы сделали в коллаборации с космонавтом Олегом Артемьевым. Есть моя любимая, личная коллекция – экспозиция камней в форме сердечек. Все можно пощупать, у нас тактильная экспозиция, и это очень нравится людям – нет музейного строгого принципа «не трогай». Самую большую ценность нашего пространства составляет информация, которую дают живые экскурсоводы или аудиогиды.

– Расскажите какой-нибудь интригующий факт, что-нибудь из ваших рассказов на экскурсиях.

– Вулканы распаковывают столько информации! Часто люди, приезжая к нам на экскурсии, оказываются в культурном шоке. Что больше удивляет – информация. Мы рассказываем о том, что без вулканов жизнь на планете вообще невозможна. Если не будет действия вулканов, верхняя часть земной коры со временем вберет в себя воду Мирового океана, превратившись в гидросиликатные минералы. Именно вулканы возвращают нам в атмосферу эту «окаменевшую» многие миллионы лет назад воду. А без воды нет жизни на планете, как вы знаете. Также мы рассказываем в числе прочего о том, как вулканы помогли человеку стать человеком, подсказав тысячелетия назад некоторые полезные технологические процессы – это надо слушать, я хочу оставить интригу, чтобы люди сами узнавали это от нас и вдохновлялись. Наши рассказы – это наша фишка.

– Какова статистика посещаемости?

– «Вулканариум» стал востребован на Камчатке с момента запуска, так как ничего подобного в то время не было. Но начинали на старте мы с тысячи посетителей в год. В прошлом году у нас было уже 22 тысячи гостей. Динамика наблюдается ежегодно, и в этом году должно быть существенно больше. Это позволяет нам уверенно смотреть в будущее. Теперь мы ведем экскурсии на пяти языках.

– На кого рассчитан ваш музей и кого из посетителей больше – иностранцев, жителей России, Дальнего Востока или местных жителей?

– Сейчас больше российских туристов. Много людей едут из регионов Дальнего Востока и Сибири: Владивосток, Хабаровск, Новосибирск, Иркутск. Но больше всего из Москвы, Санкт-Петербурга, из центральной России. До пандемии много было иностранцев: бывало, что одновременно на французском, английском и русском велись параллельные экскурсии. Китайских гостей все больше. Для них экскурсии проводят носители языка. Летом очень много туристов, мы не можем всех сразу вместить, работаем только по предварительной записи.

– Расширяться планируете?

– Безусловно, нам тесно. Пока расширяем присутствие, организуя авторские туры, где экспозицией становится сама природа. Прогнозируем, что появится обновленная версия музея: есть договоренность с губернатором края Владимиром Солодовым, что в рамках мастер-плана Петропавловска-Камчатского «Вулканариум» будет представлен в новом общественно-культурном комплексе в центре города. Также отмечу, что из нашего музея вырос еще проект экологической направленности – туристический центр «Ойкумена». Также для местных жителей и гостей проводим экологические мастер-классы, творческие программы. Мы позиционируем себя как музей для взрослых, но детских программ у нас много. В конце каждой экскурсии наши гости могут попробовать вулканическое варенье и камчатский чай.

— Андрей, вы сейчас где? Как вы?

— В Мильково, в больнице. У меня ушиб грудной клетки, у капитана ссадины, у второго пилота – открытая черепно-мозговая. Врачи свое дело делают, на ноги на ставят, спасибо им, заботятся постоянно.

Нам и самим пришлось докторами побыть — как упали, из кабины выбрались — гляжу, у Николая голова рассечена, сантиметров семь… не знаю, как сказать: не трещина, а… в общем, вы понимаете. Достал аптечку, ватную повязку наложил, бинтами зафиксировал, стяжку поставил, чтобы более-менее стянуть кожу и кровь остановить. Нимесил ему дал, чтоб обезболить. Осмотрелись, дух перевели, стали осматриваться.

– Момент падения, помните? Как все произошло?

– К земле выходили ровно, а перевернулись… банально просто глубокий снег, зацепили стойкой шасси. Ничего катастрофического. Как упали... Слышу матюги, все сумбурно было, свет погас, но погас из-за того, что груз у меня упал. Я просто как бы чувствовал, что живой. Двигаться не могу, дышать не могу, ничего не могу. Ору: — Парни, вы как? Все живы? Они ответили.  Ну, а потом выбрались потихонечку, я из-под груза выкарабкался. Мы запчасти перевозили, инструменты, вот такое. Придавило. 

– Что потом?

— В первые минуты, как услышал, что все живы, обрадовался, конечно. Спустя сутки, я скажу так, больше равнодушия относительно ситуации. Выжили — это главное. Ну, и, конечно – вера. Вера, надежда на то, что нас найдут и спасут.

Выкопали яму в снегу. Первые сутки у нас была тепловая пушка, которая от аккумулятора работала и на дизеле. Было более-менее комфортно. Мы сделали такой кокон, щели заткнули и туда пускали тепло с пушки. В принципе, первая ночь была достаточно комфортной, если сравнивать с другими. Спали и в яме, и в самолёте. Потом брали ведро, туда наливали масло, поджигали его, а потом топливо. У нас была зажигалка.

Нам вот повезло: дикие звери не встречались, мы их не слышали, ничего такого.

— Еда какая-то была с собой?

– У нас был запас продуктов: пакетик с колбаской нарезанной, с сыром, отдельно пакетик с хлебушком. Брали по кусочку и все. И у нас было полтора литра воды, когда она закончились, мы топили снег.

– Андрей, многие увидев ваше фото после спасения отметили вашу яркую улыбку. Вы по жизни такой позитивный или это радость, что спасли?

— Сложный вопрос. Я, скорее, по жизни реалист. Но когда ты видишь спасение, ты становишься, счастливчиком. Пока ждали помощь, были мысли и позитивные, и негативные… и вот с последними приходилось справляться. Если плохая мысль пыталась как-то закрасться в мою голову, то я ее сразу же прогонял и переключался. Допустим, на какие-нибудь любимые книги, фильмы, сериалы, и прокручивал у себя это в голове. Ну, самый главный фильм, который я прокрутил, это «Один плюс один». Отличный фильм, который настраивает как раз-таки на позитив, и который говорит о том, что не важно, какие обстоятельства, жизнь продолжается!

 – Друг с другом про что говорили?

— Про всякое разное. Тишину отпугивали. Как станет вдруг тихо, сразу начинаем о чём-нибудь отдаленном разговаривать. Было такое, что и пели. Две песни. Командир у нас пел «Врагу не сдается наш гордый Варяг», а мне сразу в голову пришла Лолита: «Нет, не надо слов, не надо паники».  Вообще мы с пилотами знакомы чуть больше месяца. Я сам из Орла и приехал на Камчатку работать полгода назад. Так что было что друг другу рассказать.

– На кадрах спасения слышна фраза: «Армия помогла» — это ваша фраза?

— Моя. Я в прошлом военный летчик-истребитель. У нас были уроки выживания, нам рассказывали, как выживать, как включать аварийные радиомаяки, как проводить обогрев и так далее. Многое из этого пригодилось.

– Вы понимали, что вас ищут, слышали что-нибудь вокруг, по рации может?

— Конечно, мы слышали. Мы слышали, что они рядом, но видимость нулевая была, у ребят не было шансов нас увидеть, и мы просто физически не смогли добраться до них, потому что глубина снега очень большая. Мы ничего не смогли сделать.

Не было видно из-за тумана — он реально как молоко был. Даже гору Тундровую не видели, а потом она открылась буквально на 40 минут, нас нашли и эвакуировали. Да-да-да, это действительно новогоднее чудо, что природа и Господь Бог, вот они вместе согласовали, открыли «окошечко» 30−40 минут, чтобы ребята просто нас увидели и забрали. Потому что, когда мы начали взлетать, уже всё начало снова заметать.

– Что Вы сделали уже, когда в цивилизации оказались?

— Позвонил всем родным, сказал, что в порядке.

— А потом, были мысли, мол, зачем это все, почему? Какое-то переосмысление было? 

— Конечно. Я понял, что что меня ничего не остановит, как работал, работаю и буду работать дальше.