Каждый год участники начинают подготовку с «мозгового штурма»: чем удивить, как не повториться? И каждый раз им это удается. Военные оркестры из Хабаровска, Владивостока, Екатеринбурга, Санкт-Петербурга и Москвы вновь показали, что музыка в погонах — это не только чеканный шаг и строевой ритм, но и тонкий театральный язык, и чувство юмора.

Дефиле-представление началось с гимна РФ и гимна фестиваля – вальса «Амурские волны». Почетная миссия открыть выступление досталась военному оркестру Хабаровского гарнизона.

После площадью завладел военный оркестр штаба Восточного военного округа, который подошёл к выступлению как к спектаклю: вместе с музыкантами на импровизированную сцену вышли реконструкторы клуба «Рось» и разыграли бой.

Следующий номер — пластическая постановка с участием солистов Хабаровского музыкального театра Аланы Шаболиной и Демьяна Ересько. Музыкальную партию сопровождало живое соло на трубе — играл дирижёр оркестра ВВО Владлен Бабичев.

Коллектив из Владивостока – оркестр ТОФ, бессменный участник фестиваля, сделал ставку на попурри из всем знакомых песен: частушки «Бабок Ёжек» из мультфильма, песни из Красной Шапочки и Буратино из советских фильмов. Зрители отреагировал моментально — хлопали в такт, подпевали хором. Музыка, в которую встроена ностальгия, работает безотказно.

– Кроме того мы приготовили программу, посвященную темам композитора Рыбникова. Когда придумываем новую программу, в основном идеи предлагает дирижер, а мы их воплощаем все вместе, – рассказал участник коллектива Иван Сенашев.

Участники фестиваля рассказывают, что Амурские волны для них – это особый праздник. Здесь они могут отдохнуть душой и встретиться с коллегами, пообщаться со старыми друзьями.

– Я недавно перевелась из Мурома в Хабаровск и впервые участвую в «Амурских волнах», хотя служу в оркестрах больше половины жизни – 20 лет. На репетициях у нас весело, с юмором и в хорошем настроении. – поделилась Виктория Виноградова.

Финалом первого вечера стал салют, но фестиваль только набирает обороты. В ближайшие дни «Амурские волны» пройдут на десяти городских площадках. Кульминацией станет праздничное шествие оркестров по улице Муравьёва-Амурского — 1 июня, в 16:00. Ради этого на время перекроют движение от площади Ленина — чтобы музыка звучала в центре города свободно и в полный голос.

«Машков… Машков… Машков», — шепотливое эхо пушистым мячиком скачет по коридорам Хабаровского государственного института культуры, сопровождая московскую комиссию в аудиторию для прослушиваний. Художественный руководитель Театральной школы Олега Табакова, народный артист России Владимир Машков вместе с коллегами — народным артистом Сергеем Угрюмовым, заслуженным артистом Виталием Егоровым, раздавая улыбки, входят в почти пустой зал.

— А это что за зрители? — интересуется Владимир Машков, глядя на группу молодых людей в последних рядах. Видимо, из опасений, что лишние пары глаз смутят претендентов.

— Мы волонтеры, — раздается ответ хором. — Мы помогаем!

— Ну, помогайте тогда, — соглашается мэтр.

К волонтерам — немногочисленной группе студентов института культуры — мы еще вернемся, а пока переносимся в аудиторию, в которой две девушки и пять юношей с зашкаливающим пульсом и округленными больше обычного глазами ждут вызова на сцену. Они знают, что в прошлый раз от Дальнего Востока в школу попали лишь два человека. При этом днем ранее нынешние кандидаты уже преодолели горнило первого тура — из 66 претендентов остались как раз они — семеро.

— Чувствовалась энергетика очень сильная. Можно сказать, как будто ты голый стоишь. У них такой взгляд проницательный, — вспоминает вчерашний день Никита Клец из Комсомольска-на-Амуре. Вспоминает и непроизвольно поеживается. А он гиревик, между прочим.

Переговорив со всеми из почти унявшей дрожь «семерки отважных», Владимир Машков интересуется, знают ли они, что такое «предлагаемые обстоятельства». Знали все. Ну, или думали, что знают — как никак за плечами у каждого по два-три года театральных студий, юношеских театров, а Егор Пивень из Владивостока, тот вообще — городские мероприятия ведет, в день перед отъездом в Хабаровск играл Онегина в фестивальном спектакле, получил награду за лучшую мужскую роль. Одним словом — творческий багаж у всех претендентов имелся. Тем не менее маэстро предупреждает:

— На сцене два выразительных средства: пластика и голос. Речь! Поэтому владение телом и речью — это два основных навыка, которые вам нужно будет освоить. Другого пути нет. И поэтому: вот вам предлагаемые обстоятельства — вы все победители чемпионата по эффектному экстравагантному танцу в своем городе, районе, где-угодно. Но вы — победители. И у вас сейчас будет баттл. Как только вы услышите музыку, вы начнете двигаться, существовать в ней. Сальто кто-нибудь делает?

Сальто не мог делать никто. Упреждая травмоопасный юношеский азарт, Сергей Угрюмов замечает:

— Раз никто не делает, то сейчас не надо, пожалуйста, и пытаться нас этим впечатлить.

А ведь в глазах у самых рисковых уже мелькнули шальные искры.

Уже в первой композиции — «Bad Romance» от Lady GaGa — конкурсанты демонстрируют широчайший арсенал от нижнего брейкданса до пируэтов, скорее присущих народным танцам. Следуя указующему жесту Владимира Машкова то один, то другая выходят вперед, чтобы ни один пластический нюанс не укрылся от взыскующего взгляда членов комиссии. 

По команде музыка стихает и тишину в зале разрывает только судорожное дыхание танцоров.

— Дорогие друзья! Это была только разминка, — радует участников баттла Владимир Машков. — Вы пока походите, восстановите дыхание и послушайте…

Выслушать в эту паузу и в четыре последующие участникам прослушивания довелось многое: и про пренебрежение к предлагаемым обстоятельствам, и про слабую физподготовку, и про взаимодействие с партнерами, и про заметность на сцене… Народные мотивы сменялись классикой итальянской эстрады, а семеро танцевали, танцевали, делали вид, что танцуют, в общем, выкладывались.

То по-доброму, то иронично, то взрываясь так, что со стола жюри улетает бутылка с водой, Владимир Машков сообщает юным дарованиям, чего от них ждет, какой подготовкой должен обладать актер, про внимательность и энергию. Вот он называет их умницами, просит улыбнуться, и они сияют будто только что не падали без сил, а вот вскипает:

— Дайте мне за что-нибудь зацепиться! Дайте нам возможность вас взять с собой! Вот вы рассказали, мол, вы и спортсмены, и танцовщики, и артисты, а сами… За что я зацепиться должен?!

Впрочем, «за кулисами» прослушивания мэтр поясняет: гнев был педагогическим, наигранным.

— Когда работаешь с молодыми ребятами, очень важно расшевелить их, — поясняет он. — Ребята ведь устают быстро, не понимают, что происходит. Поэтому это часть обучения, чтобы они понимали, на какой степени энергоемкости должен существовать артист.

Кстати, про энергоемкость. Помните про волонтеров-студентов? Машков не был бы Машковым-режиссером, если бы не вовлек их в действо.

— Так, волонтеры! Поддерживаем наших танцоров!

Упрашивать, как говорится, не пришлось: хлопаньем, свистом, улюлюканьем волонтеры конкурсантов поддержали. Дальше — больше.

— Волонтеры! Кто лучше всех танцевал? Кто на первом месте? А кто на втором? А на третьем? А чего ему не хватило?

Кого-то угораздило ответить, дескать, одному из танцоров темпо-ритма не достало.

Общавшийся до этого со студентами вполоборота Машков встал. Развернулся. И пошел на них.

Галерку качнуло. Сначала от восторга: ведь не каждому удается пообщаться с театральным деятелем такого калибра.

— А что такое темп? — Интонация, с которой был задан вопрос, заставила волонтеров поднапрячься. Их словесный шорох мэтра убедил не сразу, но приемлемого для себя ответа он добился.

— А что такое ритм?!

Тут волонтеров качнуло сильнее. Гигаватты, исходящие от Машкова (или уж чем там актерскую энергию меряют), уплотнили атмосферу до такой степени, что одна из вопрошаемых едва прошелестела:

— Ну что вы так…

Машков улыбнулся и сделал ликбез.

Но прослушивания на этом не закончились.

Короткий отдых после плясок сменился чтением басен, прозы и решением творческих задач. Одна из них выглядела так: испытуемый должен был удалиться за дверь, представить ее запертой, а себя в опасности и убедить оставшихся по другую сторону открыть ему проход.

— Уходит один молодой человек и начинает звать-просить, — рассказывает Владимир Машков, — а я говорю: Ребят, а если вы услышите, что это действительно правда, бегите открывать. И вот начинает он кричать, но если прислушаться, понятно, что он придуривается.

Смотрю, никто из ребят не идет открывать. Зову парня, говорю: «Орешь-орешь толку нет». Он: «А я не знаю как». Так, говорю ты себе представь, что происходит! Пошел, как заорал, что все они подскочили, побежали открывать! Это был тот самый маленький момент, совсем неуловимый, когда актер начинает существовать. Вот это и есть суть нашей профессии артистической — находить очень точное звучание человека, звучание его души. И если это точно, значит, будет воздействие.

Воздействие на комиссию смогли оказать двое. Один Никита из Комсомольска-на-Амуре — тот самый, что рассказывал, как стоял «голый» на первом туре, и Никита Татарников из Хабаровска, кстати, тоже спортсмен. Причем он так серьезно занимался футболом, что отец видел его профессиональным игроком. И когда Никита увлекся театром, то долго скрывал свою тягу к лицедейству, чтобы не разочаровать родителя.

Оба Никиты убедили комиссию своей страстью, напором, умениями, но это не значит, что они пройдут дальше. Да-да, региональный этап — это еще не все. Предстоит финальный отбор.

— Региональные отборы — это наш уникальный способ поиска талантов, мы проводим их при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Но даже после такого прослушивания претендентов очень много, — делится Марина Самусева, директор Театральной школы Олега Табакова. — Теперь будет сначала видеоэтап: ребята отправятся в свои регионы, продолжат заниматься, подготавливаться. Мы будем давать им задания, а они будут их выполнять и присылать нам видео.

По итогам этого этапа мы примем решение, кого мы все-таки пригласим в Москву на финальный конкурс, который состоится в июле. Туда съедутся ребята со всех регионов нашей страны, которых мы отобрали в ходе прослушиваний.

Поступивших ждет интересная, насыщенная, увлекательная, но очень непростая жизнь. 24 подростка будут жить на полном пансионе, включая проживание и питание, при этом их график будет строго регламентирован. Порядок сродни тому, что был в Императорском Царскосельском лицее.

— Самое важное и самое тяжелое — в хорошем смысле — предстоит во время обучения, — рассказывает педагог по мастерству актера Школы Олега Табакова, заслуженный артист РФ Виталий Егоров. — Поступить к нам сложно, а учиться еще сложнее. Ребята живут  постоянно в пансионате, это 24 часа в сутки и 7 дней в неделю, даже москвичей отпускают только на выходной, на воскресенье, если выходной получается. Они с утра до ночи работают.

Да, много муштры, но я бы это слово употребил со знаком плюс. Есть муштра бессмысленная и бесполезная, хотя и в такой есть какой-то порядок. Но у нас муштра и физически обоснована, и самое главное, это муштра души, ее наращивания. Эта муштра только на пользу идет.

Выдерживают не все. По статистике школы выпускаются от 11 до 17 человек из набранных 24-х. Отсев происходит и во время обучения.

— Если мы не возьмем талантливого человека, ничего страшного, он найдет себе место, — резюмирует Владимир Машков. — Но если мы ошибемся и возьмем человека, не способного развиваться, значит, мы заняли место не тем человеком. Что до двух Никит, которые прошли дальше, мне кажется, у них есть шанс.

Что будет с теми, кто не прошел отбор? Увы, второго шанса поступить в Театральную школу Олега Табакова не существует. Туда не попасть за деньги: бесплатность образования — один из базовых принципов школы. Но оставшиеся без счастливого билета сдаваться не намерены.

— Это большой опыт, и я безумно благодарна, что попала на прослушивания, — говорит Полина Горченкова, одна из «семерки». — Вообще, увидеть такого мастера, как Владимир Львович, это невероятные эмоции, мурашки по коже! Было, конечно, тяжело, особенно, когда ждали объявления результатов. Мы полчаса, наверное, ждали, это ужасно было, все на панике… потом зашли, объявили мальчишек и все…

— А дальше?

— Дальше я буду поступать в Москве и идти к своей мечте!

— Виктор, неужели ни разу не было мыслей переехать на запад страны, чтобы развиваться там?

— Да, многие ювелирные мастера, в том числе из Хабаровска, покидают Дальний Восток, но у меня никогда не было такого желания. Я думаю, в этом моя миссия – оставаться и работать здесь. А развиваться можно в любой точке мира, было бы желание. Здесь мои корни, моя семья. Сейчас мой сын учится у меня мастерству. У нас, скажем так, зарождается династия ювелиров Волошенко.

— Расскажите о конкурсах ювелирного искусства, в которых вы участвовали?

— Мой самый любимый конкурс — это «Ювелирный Олимп» в Санкт-Петербурге. Впервые я побывал на нем в 2000 году, а в 2021 уехал оттуда уже с дипломом. Это такое вдохновение! Я жадно всматривался в каждое изделие! Мне хотелось повторить, понять, как сделана та или иная вещь. Для меня ювелирная работа — это не ремесло, это именно творчество! Именно поэтому у меня есть потребность вариться в творческой среде, обмениваться идеями с единомышленниками. На конкурсах можно познакомиться с мастерами. Так что я туда езжу не за победой, а за подзарядкой своей творческой батарейки. Хотя, не скрою, мне приятно, что мой уровень высоко оценили.

— Как попасть на такой конкурс и как там относятся к дальневосточникам?

— Попасть несложно – участие в «Ювелирном Олимпе», который проводится в Санкт-Петербурге, бесплатное. Как встречают… я хочу надеяться, что за эти годы мне удалось закрепить за Дальним Востоком хорошую славу. Я выставлялся на конкурсах, в том числе с коллекцией титановых изделий. В ювелирном мире титан – это такой металл, который таит в себе много скрытых возможностей, но с ним мало кто связывается из-за его «характера». Когда его нагреваешь, он портит инструменты, нужной формы добиться трудно – уходит много времени, нервов, поэтому, конечно, многие машут рукой. Он упругий и скользкий, его не спаять, не спилить, так как он портит напильники, сверлится вообще отвратительно — залипает в сверлах и все ломается. Но я по характеру человек упрямый, наверное, поэтому я смог укротить титан.   

Помню, точил, сверлил, всю работу, которая у меня была, откладывал и занимался только им, а потом… увидел готовое кольцо. Это благородный металл, хоть и с характером, даже как-то обидно за него, что ювелиры его редко используют. Он прочнее золота и серебра, и при этом в три раза легче, не зря его используют в протезировании. Я думаю, что у титана большое будущее.

Кстати, однажды ко мне обратилась девушка-спортсменка: ей сделали операцию на ноге с использованием титановых болтов. Когда все зажило, эти болты удалили и ей отдали. Она попросила меня сделать из этих болтов кольцо. Я в итоге сделал и кольцо и даже серьги-пусеты.

— А если говорить о камнях, то какие необычные камни вы применяли в своих изделиях?

— В одном из районов Сихотэ-Алинского хребта есть место, куда в 1947 году упал крупный метеорит. Друг привез мне оттуда его кусок. Сначала он у меня просто лежал, как необычный предмет, а потом проснулась моя страсть к экспериментам, и я подумал: почему бы не сделать метеорит частью украшения? Так появились кулоны с метеоритом в серебре и кольца с метеоритом и с добавлением других камней, например, турмалином и опалом.

— Трудно расставаться с изделиями, в которые вложено столько души и творчества?

— Нет, я расстаюсь с изделиями легко. Конечно, в каждом из них остается часть моей души, но мне не жалко. Сам я, кстати, ношу украшения. Меня нельзя назвать сапожником без сапог. Есть и кольца, и браслеты. Надеваю их, когда есть повод. Например, собираюсь на юбилей к другу или на торжественный прием. А украшение, которое я ношу постоянно – это цепочка из титана.

— Вы родились ювелиром или стали им?

— Я думал об этом и пришел к выводу, что все-таки родился. Возможно, это генетически передалось: отец работал фотокорреспондентом в «Амурской правде» и любил рисовать, мама руками много работала, шила. Еще будучи подростком, я делал свои первые изделия из серебра: стучал методично молотком по серебряной монете и получил такой маленький тоненький браслет. Его я подарил девушке, которая позже стала моей женой. В браке я тоже постоянно ей делал украшения. Но по образованию я инженер – на ювелира учиться было негде.

Путь до работы моей мечты был тернистым и долгим: прошел банкротство двух ювелирных фирм в 90-ые, зарплату нам выдавали изделиями, которые не реализовали. Но в итоге это подтолкнуло меня к тому, что я открыл свое дело. Поскольку я не учился на ювелира, то некоторые навыки приходилось получать путем проб и ошибок. Например, паял серебро обычным паяльником, который содержал свинцовый сплав. А свинец серебро не переносит. Но сейчас я делюсь своим опытом, чтобы те, кто хочет стать ювелиром, не повторяли моих промахов. Мне приятно, что мой труд замечают: в 2007 году приняли в Союз Художников, а в 2015 выделили мастерскую в центре Хабаровска.

— Кто ваши заказчики?

— Для меня лучший заказчик тот, который говорит: «Я хочу вот это! Есть камни, а вы сделайте!» Тогда у меня есть полет фантазии, так как я не люблю рамки и почти всегда работаю без детального эскиза. Какие-то вещи рождаются в процессе. Сейчас у меня за плечами уже более 800 изделий. Это браслеты, брелоки, очки, сувениры, броши, зажимы, заколки, запонки, кольца, кулоны, колье, пирсы, серьги.

— Заказчиков можно как-то по категориям разделить? Кто с какой целью к вам приходит?

— Среди моих клиентов много женщин. К ювелирам-художникам приходят, те, кто хочет чего-то индивидуального. Есть еще те, кто хочет повторить известный бренд. Например, Bulgari или браслет с гвоздем от Cartier. Я не люблю это и берусь только, когда денег не хватает. Кроме того, бывают клиенты, для которых украшения – это память, семейная реликвия. Одна женщина-врач приносила интересные фамильные бриллианты, которые достались ей от бабушки. Почему интересные – просто природная форма, только чуть-чуть отполированные. Она мне рассказывала, что когда камни продавались в магазине, то назывались еще «алмазы», а не «бриллианты». Бриллианты – это правильно ограненный алмаз. Еще бывает хотят сделать необычный подарок. 

— Чем вдохновляетесь в работе?

— Когда я работаю, у меня обязательно звучит музыка. Она вдохновляет, дает энергию. Хотя порой так увлекаешься, уходишь в процесс полностью, что даже не слышишь ничего. Бывает идеи приходят в самолете. Я как-то летел на выставку ювелирного искусства в Москву и все восемь часов рисовал. Идей в тот момент много накопил. Идеи могут прийти перед сном или вообще во сне. Я еще хожу в бассейн, и когда плыву, меня тоже посещают идеи.

— Есть ли у вас ученики? Те, кому вы передаете драгоценные знания и опыт?

— Мой первый и главный ученик – это мой сын Сергей. Передаю ему свои знания. Что-то он, конечно, делает по-своему, и это нормально. Так появляется свой почерк. У нас есть курс – обучение идет 20 часов минимум. Также мы проводим мастер-классы. Люди разных профессий, например, бухгалтеры, делают что-то вроде корпоратива и учатся у нас здесь мастерить простые изделия. Кроме того, к нам приходят будущие молодожены, которые делают друг другу обручальные кольца. Это настолько сближает! Пары носят частичку труда друг друга – это духовно намного выше, чем просто купить кольца.

– Залина, поясните, пожалуйста, что означает «Феич»?

– Его так называли друзья – Феич. Это производное от имени и отчества – Феликс Гадзеевич. Так он и подписывал свои работы. Открытие выставки и вечер памяти мы провели в его день рождения — 30 января. В этот день папе исполнилось бы 85 лет. Вечер прошел прекрасно, мы очень переживали – придут ли люди, но гостей было много, все места были заняты, даже стояли. Очень важно – пришла молодежь, были, например, будущие учителя ИЗО, которые сейчас учатся на Камчатке. Для нас с братом это очень важно. Удивляюсь, как я сумела сдержать слезы, когда поняла, что память живет, что все еще есть интерес к творчеству Феликса Тебиева.

– По какому принципу выбирались картины для юбилейной выставки?

– Не было задачи объединить экспозицию одной тематикой, хотелось показать, как со временем менялся его стиль. Очень сильно различаются первые работы и написанные незадолго до ухода. Портреты, натюрморты, пейзажи, концептуальные композиции, порой весьма острые. Не было такого, чтобы он работал только в одном направлении. У него очень самобытная манера письма, он не был влеком какими-то абсолютными канонами. Я прямо сейчас смотрю на его картины: ранние работы – ближе к классической школе живописи, дальше было больше экспериментов с цветопередачей: каждый мазок в чистом цвете, и все они складываются в единую, понятную картину.

Здесь и его работы из собрания Камчатского краевого художественного музея, и примерно половина из тех, что хранятся у нас в семье. Наверное, самые сильные и глубокие его картины посвящены людям Севера, их труду и обычаям. Папа в 23 года попал на Камчатку, прожил тут всю жизнь, причем 15 лет в селе Тигиль. Поэтому жители тундры, оленеводы, охотники, рыбаки — главные герои его полотен. Он в буквальном смысле сжился с ними, знал все про быт и традиции коряков, ительменов, эвенов.

– Когда к Феликсу Гадзеевичу пришло понимание, что он любит рисовать и готов посвятить этому всю жизнь?

– Когда он это понял мне неизвестно. Но вот родные поняли, что он хорошо рисует, в старших классах школы. Бабушку, папину маму, вызвали в школу и показали его карандашный рисунок. Кажется, это был портрет Суворова. Родителям тогда сказали: «Имейте в виду – у вашего сына талант». После школы он сразу поступил в художественное училище.

– Как получилось так, что из солнечной Осетии семья оказалась на севере Камчатки?

– Тогда была система комсомольских путевок – по окончании учебы тебя «распределяли» для работы в разных уголках страны. Папа получил распределение в Астрахань, но он настолько жаждал романтики и приключений, что каким-то образом ухитрился поменяться путевками с товарищем и уехал на Камчатку, сразу на Север. Здесь женился, мой брат родился в Тигиле, а я – в Петропавловске-Камчатском, но и тигильскую жизнь тоже немного узнала.

– Какие отношения были у вас с отцом?

– Отношения с отцом всегда были очень теплые, несмотря на то что он был женат еще раз, я всегда уважала его решения. Его мастерская, где он проводил очень много времени, была моим вторым домом, моим убежищем. Я могла туда прийти в любой момент, забиралась в кресло, рисовала, читала, могла там спать, смотреть мультфильмы, включать старый бобинный магнитофон или проигрыватель с пластинками, а папа работал в это время. Мастерская была полна огромным количеством ужасно интересных для ребенка вещей – начиная от камина и заканчивая гитарой, морским биноклем, сувенирами из разных уголков света, полками с книгами по живописи, художественной литературой, публицистикой о других странах. Тут я, будучи ребенком, в первый раз прочитала роман «Мастер и Маргарита» и некоторые другие книги, которые вряд ли бы мне тогда еще где-то попались, несмотря на довольно большую домашнюю библиотеку. Например, «Габровские анекдоты». А уж люди, которые здесь бывали – друзья, случайные интересные знакомые, журналисты, художники, политики, музыканты, все со своими историями. Мне повезло – это была возможность познавать огромный мир в непростое время.

– Удавалось наблюдать как отца за работой?

– Конечно, отец стал для меня примером того, как человек может полностью погружаться в работу. Он мог стоять и писать час, два, три. Когда он работал, то даже не сразу меня слышал, если я обращалась. Я в этом смысле такая же – не реагирую на действительность, когда чем-то увлечена или погружена в работу: обдумываю, читаю или слушаю, пишу.

– Как вы думаете, что его вдохновляло?

– Несомненно люди, поездки и новые впечатления. Когда он жил в Тигиле, его зацепили люди Севера – своей открытостью, образами. У него одни из самых крутых работ – те, что посвящены именно коренным жителям Камчатки. Его знаменитая, сногсшибательная, одна из сильнейших работ – «Песня». Крупным планом два лица – женское и мужское. Сама картина настолько живая и одухотворенная, что кажется, начинаешь слышать и звуки песни, которую поют северяне. 

Так чувствовать людей отцу помогало, что людей, которых писал, он знал лично. Он неоднократно ездил в стойбища, кочевал вместе с оленеводами, делал там эскизы, зарисовки, этюды, наброски. Знал жизнь людей изнутри. Были и другие поездки – Венеция, Прага, Япония, Китай. У отца много хороших этюдных работ оттуда – увидел и сразу с натуры написал.

– Какая его любимая работа?

– Знаю, что очень близок и дорог ему был портрет его мамы. Причем это портрет едва не погиб в пожаре, это одна из работ, которая была чудом спасена. В мастерской в 90-х годах случился пожар, сгорели десятки картин. Но портрет мамы остался цел. А вот мой потрет, где я совсем маленькая, с тем самым огромным морским биноклем в руках, спасти не удалось. После этого папа ни разу меня не рисовал, даже набросков не делал, как раньше. Я неоднократно спрашивала – почему, но он всегда отмалчивался, как будто дал себе какой-то зарок. Было ощущение, будто что-то его останавливало. Он ничего мне не отвечал, только грустно улыбался. Для меня это так и осталось загадкой.

– А какая самая близкая, дорогая вам картина?

– Есть несколько картин, которые мне очень нравятся и с которыми я не хочу расставаться. Но одну могу выделить, она особенная. Это картина «Васька». Это папин кот. Однажды он увидел, как на кота падает луч света и делит его пополам так, что один зрачок у него вертикальный, а который в тени – круглый. Папу этот так удивило и позабавило, что он написал его портрет. Сейчас он висит у меня на стене, я считаю «Ваську» хранителем дома.

– Как повлияла детская среда на вашу сегодняшнюю жизнь?

– Я видела, как отец общается с разными людьми, слушает их истории, узнает их судьбы, это меня научило присматриваться к людям, включать эмпатию. Общение с отцом научило меня, что нужно быть добрыми с людьми – это ведь не всегда получается в нашей жизни. Например, к папе в мастерскую мог постучаться какой-то местный забулдыга и попросить еды или денег, он всегда помогал. Иногда просто отдавал половину того хлеба, что был – местные помнят, что в начале девяностых даже хлеб порой был в дефиците. Я видела пример очень доброго отношения. Конечно, на меня повлияло то, что я находилась среди картин, видела, как они создавались, я и сама закончила художественную школу, хотя это не стало моим вдохновением и увлечением. Но я научилась видеть цвет, композицию, это помогло в работе на телевидении, с фотографией. А еще мой сын назван отчасти в честь одного из лучших друзей папы – Георгия Аввакумова, дирижера Камчатского камерного оркестра, который относился ко мне, как к дочери.

– Кому-то из семьи дар художника передался?

– Нас с братом это коснулось, но по стопам отца мы не пошли. У брата две дочери, они тоже талантливые, но нашли себя в других творческих сферах, как и мой сын. А вот папина правнучка, дочь Сергея – она еще дошкольница – не выпускает из рук все, чем можно рисовать. Не знаю, как это работает, но может быть она унаследовала талант Феича. Время покажет.

– Таисия, студия «Ойуулук» открылась в 2022 году. Сколько с того времени вы создали проектов?

– Анимационная студия образовалась на базе компании «Мультидитек», которая на тот момент занималась издательством интерактивных детских 3D-книг с дополненной реальностью. В основе таких книг было создание цифрового 3D-контента, и мы также делали небольшие мультики. Со временем, став резидентом технопарка «Якутия», мы переформатировали бизнес в сторону создания полноценных анимационных сериалов и короткометражных анимационных фильмов. «Ойуулук» переводится как «мультик, мультфильм», это относительно новое слово в якутском языке. Мы тоже компания молодая, энергичная и творческая. За три года мы реализовали около 20 анимационных сериалов и короткометражных фильмов – это более 500 минут анимации (в анимационном мире принято считать успехи в количестве произведенных минут). Для региональной студии это очень хороший показатель. Наши проекты в основном на якутском языке и на языках коренных малочисленных народов севера.

– На чем вы делаете акцент при создании мультфильмов и где берете идеи для контента?

– На Севере есть очень много уникальных сказок, красивых легенд и мифов, о которых хочется рассказывать, тем самым сохраняя для потомков культуру, быт и языки коренных малочисленных народов, проживающих на территории Якутии, на всем Дальнем Востоке и в Арктике. Помимо сказочного фольклора, мы придумываем и свои уникальные истории, а также разрабатываем и создаем образовательные проекты для детей младшего возраста в технике 2D и 3D анимации. Наша аудитория – дети от трех до семи лет и ученики начальной школы. Например, у нас есть замечательный проект по сказкам народов севера «Хотугу Остуоруйаалар» («Северные сказки»). Главные персонажи –северные зайчата и их мама, которая рассказывает сказки перед сном. «Северные сказки» созданы по мотивам сказок, легенд и мифов народов Севера. Они несут в себе не только увлекательные сюжеты, но и важные уроки, которые помогут детям лучше понять мир вокруг. Этот проект один из самых качественных, выполнен в технике 3D анимации. Мы планируем перевести его на русский язык и продвигать на федеральный рынок.

– Передавая фольклор очень важно использовать исторически точные детали, как вы этого добиваетесь?

– Мы очень хорошо чувствуем Север, наш народ, наш менталитет. В сказках стараемся отразить эту аутентичность, показать быт нашего народа – в орнаментах, цветах, одежде украшениях, еде, музыкальных инструментах. Пытаемся все детали представить зрителю максимально точно. Мы уделяем очень много времени работе с экспертами, получаем консультации хранителей обычаев, языка, привлекаем много экспертов по каждой народности – переводчиков, фольклористов.

– Рисуете вручную или используете искусственный интеллект?

– Рисуем только вручную, не пользуемся технологиями ИИ. Анимация – это ручной труд, творчество, его никакая машина не может заменить. Мы всегда предъявляем к себе высокие требования по художественной части – прежде, чем нарисовать фон или персонажа, мы очень долго прорабатываем детали, чтобы наша картинка была максимально привлекательна. Нам очень нравится советская школа мультипликации, хотим прививать вкус нашему зрителю, воспитывать через качественную картинку, достоверные фоны и цвета. То, что есть сейчас в интернете – нечему глазу зацепиться.

– Что необходимо для создания мультфильма?

– «Ойуулок» как студия полного цикла производит не только саму анимацию, мы ищем идеи, рисуем, пишем сценарии, занимаемся звуком: производство от «А» до «Я». При разработке любой анимации задействованы не только аниматоры и художники. Это еще специалисты по звуку, актеры озвучивания, режиссер, композитор, сценарист. Мы за то, чтобы каждый специалист занимался только своим делом. Отдельно отмечу, что для художника важно иметь вкус, поставленную руку, опыт, насмотренность. Очень важна хорошая команда. У нас с этим все хорошо! Мы гордимся тем, что все наши специалисты – это 15 человек – наши местные якутские кадры.

– Сколько времени уходит на создание одного мультфильма?

– Производство пятиминутного мультфильма занимает не меньше месяца, и участие в процессе принимают десятки людей. А если мы говорим о разработке концепции проекта, то может уйти и до полугода. Если анимационный сериал из 10 серий, то это займет не меньше года. Долгий процесс, 50 минут анимации производится около года.

– Где можно посмотреть ваши мультфильмы?

– На популярных видеохостингах, на местных якутских телеканалах, приглашаем на массовые просмотры детей и родителей в свою студию. Родителям очень нравится, и дети с удовольствием смотрят. В этом году намерены выйти на федеральный рынок, будем дублировать на русский язык. Анимация имеет большой экспортный потенциал.

Трейлер мультфильма «Ытык чороон» («Священный чороон»)

Чтобы добраться до села Джари нужно пересечь Троицкое: два населенных пункта на берегу Амура практически слились в одно целое. Их разделяет только табличка с коротким названием одного из древнейших нанайских поселений. Археологические находки утверждают, что люди на этой земле жили со времен неолита. Несмотря на рассыпанные по селу офисы маркетплейсов и филиалы сетевых магазинов, национальная культура держится здесь устойчиво: большинство местных жителей до сих пор помнят каково это — зимой носить ботинки из рыбьей кожи.

В путь длинной 200 км съемочная группа из Хабаровска отправилась, чтобы встретиться с редчайшим специалистом — Валентиной Бельды. Она один из немногих оставшихся мастеров по работе с рыбьей кожей. Ее легендарные халаты из рыбьей кожи приобрели известность далеко за пределами Хабаровского края и даже страны. Пока за окном автомобиля мелькают столбики, отсчитывающие километры, расспрашиваю Яну Коробицыну — режиссера серии роликов «Тайны ремесел Приамурья» — зачем она это делает.

«Есть общее представление о культуре народов Приамурья — нанайцев, ульчей, удэгейцев. Ну узоры волнообразные, ну халаты из рыбьей кожи носили. Но это все сложно представить в реальности, понять, как они это все делали, для чего и насколько это было сложно. Подробного, наглядного, современного материала нет. А хочется показать богатство и философию культуры, которая развивалась здесь задолго до нашего появления на этой земле. И развивается до сих пор! Развиваются технологии, развиваются и творческие методы», — делится Яна.    

По сравнению со «столичным» Троицким (Троицкое – районный центр Нанайского района – прим. ред), Джари — кажется совсем небольшим. Перед встречей с мастерицей удается спуститься к реке. Нам везет: берег полон людей — сегодня рыбный день. Ловля здесь сменяется отдыхом, поочередно, день через день. Незнакомцев с камерами встречают с интересом: когда узнают к кому приехали, радуются: Валентина Бельды — здесь легенда.

Валентина Бельды с рыбьей кожей начала работать в 40. Как она сама любит говорить: «с возрастом ощутила, что кровь зовет». Когда женщина захотела освоить древнее ремесло, оказалось, что в Хабаровском крае осталась всего одна мастерица. Выделывать рыбью кожу — тяжелый труд. И когда бытовая необходимость отпала, им мало, кто хотел заниматься.

Снять кожу, очистить от жира, постирать и обработать в растворе, высушить, затем снять чешую и — самое тяжелое: промять, довести до состояния ткани. Все это занимает не один день, а если изделие большое, то и не одну неделю или даже месяц и год. Но оказалось, что для мастерицы кожа сома дороже ее личного времени.

«Начала я с маленьких изделий: сувениры начала делать. В детстве я видела, как мои бабушка и дедушка носили олочи, обувь. Я призадумалась: мои дети и внуки не видели этого. И мне стало жалко эту кожу, например, большого сома на какие-то чехлы тратить. Я подумала, что надо показать, какую одежду носили наши предки. И я перешла на традиционную одежду», — рассказывает Валентина Бельды.

Еще одной мастерицей, согласившейся передать секреты ремесел своего народа, стала известная дальневосточная художница Елена Киле. Около 30 лет назад ее приняли в Международное объединение художников ЮНЕСКО. Ее работы хранятся в государственных и частных коллекциях шести стран мира, в том числе США и Японии.

«Нанайская кукла "Акоан" больше чем игрушка. Это пособие по взрослению. Играя, девочки усваивали правила, они представляли, как они бы хотели жить, когда повзрослеют. А игрушек из рыбьих костей у меня была коллекция. Армия медведей из лобных костей сома и арсенал бабочек из плавников амура», — поделилась Елена Киле.

Рядом с разбросанной берестой разных оттенков и размеров, Елена чувствует в своей стихии. Перерыв во время съемок — время выпить кофе. Ложки под рукой не оказалось — мастерица незаметно для всех вырезает ее из обрезков материала. Незапланированный мастер-класс по изготовлению чайной ложечки из бересты ускользнул от камер, но не от удивленных глаз съемочной группы.

«Береста — удивительный материал. Теплый и на взгляд, и на ощупь. В доме, где много бересты, приятно находится», — поделилась Елена Киле.

И Елена Киле и Валентина Бельды стремятся поделиться мастерством, чтобы сохранить свою культуру. Валентина ведет кружок в Межпоселенческом центре нанайской культуры, надеясь, что в ком-то все-таки проснется тяга заниматься традиционным ремеслом.

«А кто после меня будет шить? Вот веду кружок и учу. Может не сейчас, но потом вспомнят. По крайней мере я навык даю. Главное, чтобы дело предков не ушло», — поделилась Валентина Бельды.

«Нанайская культура — это мой воздух, моя еда, мои мозги. Все нанайское, так как я выходец из нанайского народа — для меня дорого. И я точно знаю, что когда люди понимают культуру друг друга, то они понимают друг друга. Ради этого и стоит знакомиться с особенностями разных народов», — поделилась Елена Киле.

Уже создано шесть роликов о ремеслах Приамурья. Все можно посмотреть в группе «Арт-отдел» в социальной сети ВКонтакте. Ролики создаются при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Кроме съемочной группы, тайны ремесел впитывают педагоги хабаровского Дома культуры имени Горького. В рамках проекта «По следам шамана» они учатся вышивать, кроить ткань и выделывать рыбью кожу, чтобы потом передать знания своим ученицам, вместе сшить коллекцию одежды и поставить спектакль с национальной хореографией.

Съемочные часы для меня пролетели как пара минут, на обратном пути, перегруженные впечатлениями все больше молчали. И когда в ночном небе световое марево огней Хабаровска, пришла мысль: «А ведь это было путешествие во времени!». Делюсь с Яной.

«Так и есть! Мы словно побывали в другом мире, в котором смешивается древнее и современное. Через в целом цивилизационно устроенный быт виднеется национальное, привычное, старинное этническое. Снимая ролики, мы не знаем, насколько широкой аудитории они будут интересны. Однако хочется передать суть и философию народа, которое воплощается через их ремесло. Народа, с которым мы живем по соседству, на одной земле. И если не рассказывать об этом, то никто об этом и не узнает».