Откровения дальневосточного лесозаготовителя, который с 1 января 2022 года в России не может экспортировать круглый лес и малообработанную древесину.

Сергей Кожанов, директор одного из крупнейших предприятий Хабаровского края, специализирующегося исключительно на заготовке круглого леса, рассказал EastRussia почему до сих пор не организовал переработку, и что ждет его леспромхоз в ближайшем будущем.

EastRussia

- Сергей Николаевич, что такое «Шелеховский леспромхоз»?

- У нас акционерное общество «Шелеховский Комплексный леспромхоз». Оно состоит из самого леспромхоза, четырех заготовительных предприятий и одного предприятия ЖКХ, которое оказывает услуги населению 14-ти населенных пунктов Комсомольского, Амурского и Ульчского районов. У всех наших заготовительных структур есть в аренде участки. У нас современная техника – восемь харвестеров и восемь форвардеров, лесосовозы, дорожностроительная техника. Мы располагаем одним словом всем необходимым, чтобы самостоятельно работать на своих арендованных участках.

Если суммировать расчетную лесосеку всего холдинга, то ежегодный отпуск древесины составляет 630 тыс. кубометров годовых. Достигали мы максимально заготовки в год – 495 тыс. кубометров. Это в периоды, предшествующие повышению пошлин. Когда в 2007 году ввели пошлины, у нас рухнул японский рынок, мы остались только с китайским и частично корейским рынками. Объемы покупок сократились, потому что пошлины ограничивали продажи. И это не только мы – в целом по Хабаровскому краю мы скатились с четырех, а то и пяти миллионов кубометров до 200 тыс. кубометров в год по продажам в Японию.

- Вы сказали, что на пике заготавливали 495 тысяч кубометров, а сколько сейчас?

- Сейчас 80-90 тысяч… Мы снижали заготовку вслед за повышением пошлин. У нас накапливаются остатки на складах, поэтому нет смысла заготавливать больше. Но помимо сокращения объемов заготовки древесины, у нас есть и другие потери – мы теряем кадровый потенциал. Мы людей научили работать на современной технике, но, не видя перспективы в лесной отрасли, они уходят в другие отрасли и к нам они уже не вернутся. Сегодня много народа уходит на Малмыж (Малмыжское медное месторождение в соседнем с Комсомольским Нанайском р-не Хабровского края, разработку ведет Русская медная компания – прим. ред.). У нас сейчас по штатному расписанию 398 человек, по факту 204, то есть наполняемость 51%. Это по всему персоналу.

- По заготовителям как дела обстоят?

- У нас вообще пять участков, но работает только два. Причем тут надо помнить, что у нас склады забиты. Причем забиты низкосортной древесиной, которую мы не можем бросить в лесу, в то время как покупателям интересен лес только высокого качества.

- Что планируете на 2022-ой год?

- Мы так и будем работать двумя участками. И уже сейчас понятно, что реализовать сможем максимум 40% добытого леса – на деревообрабатывающие заводы. Все остальное – тонкомер, «баланс» и низкосортная древесина так и будет у нас на складах накапливаться. Мы не позволяем себе бросить эту древесину в тайге, вывозим все, но это путь в никуда.

Склад хранения леса
^{Фото: АО «Шелеховский КЛПХ»}

- Но правительство ведь давно говорило – пусть те, кто занимаются заготовкой круглого леса, займутся и его переработкой. И сейчас обыватель, когда слышит жалобы лесозаготовителей думает себе: «Так им и надо, этим хапугам! Они из леса тащили просто, пока было выгодно. Им лишь бы спилить и продать! И не задумывались, ничего не делали, чтобы организовать переработку, хотя им время на это давали! Уж с 2007 до 2021 можно было бы что-то и построить!». Что скажете?

- Скажу следующее: все понимают, чтобы заниматься переработкой, нужно построить производственные мощности. Чтобы построить производственные мощности – надо привлечь деньги. Чтобы привлечь инвестора – надо его убедить, что проект прибыльный. Если я его обману и он будет убыточный, кто голову потеряет? Прежде всего я. А примеры убыточных проектов – вот они перед глазами - «Бизнес-маркетинг», «Аркаим»… Инвесторов привлекли, заводы построили, а они были заведомо убыточные. Инвесторов завлекали тем, что проект прибыльный, будет поддержка местных властей, гарантии, мол, есть. Когда финансирование внешнее остановилось – все стало явным, стала видна убыточность этих проектов.

- В чем вы видите и видели заведомую убыточность таких предприятий?

- Потому что мы через это уже прошли. В 1992-ом году мы поставили японский лесопильный завод, но его экономика была такова, что без эффективной продажи отходов, прибыльности у этого проекта не будет.

- Еще в 1992-ом?

- Да, тогда собрались три предприятия – «Шелеховский леспромхоз», ЗАО «Флора» и «Дальнефть». Мы создали акционерное общество «Стелла», которое на наши деньги – деньги учредителей – построило завод с японским оборудованием. Вот здесь у нас – в поселке Ягодный. Ориентирован завод был на выпуск нуки, таруки – пиломатериалов, используемых в японском домостроении. (нуки – строганная рейка, таруки - строганный брусок из древесины хвойных пород. Главное отличие от «обычных» пиломатериалов - высочайшее качество: не допускается наличие сучков, обзолов или синевы. Максимально допустимая норма по расхождению геометрии - 0,2 мм – прим. ред.). Поэтому и оборудование закупалось японское. Кстати такие же заводы стоят законсервированные в поселке Уктур, в пос. Де-Кастри – завод «Сомон». И когда случился переход на рыночные отношения – цены на топливо отпустили, киловатт стал дорожать – эти заводы все стали убыточными.

Получилась такая ситуация: мы – «Шелеховский леспромхоз», заготавливали круглый лес и продавали его в Южную Корею по 36$ за куб., а на собрании учредителей «Стеллы» нас буквально принуждали продать им бревно по 18$ за куб, чтобы они вышли в ноль. Нам, конечно, было интересно продавать им за те же 36 долларов. Зачем нам терять доход? Нам было выгодно продавать круглый лес в Корею, чем как учредителям отдавать «Стелле» по 18 и не получить с них ничего. Под ЗАО «Стелла» был выделен лесфонд. Собственные лесозаготовки положительного результата не дали. Позже – в 1996-м – один из учредителей переместил завод в село Эворон, где электроэнергия была централизованной. Я встречался с директором этого предприятия и спросил: «Ты что-нибудь зарабатываешь?». Он говорит: «В три смены гоняю, чтобы в ноль сработать».

- Но когда вы ставили этот завод, он виделся вам прибыльным все же?

- Именно в тот момент он был прибыльным, да, цены на пиломатериалы были высокие, а затраты в виде электроэнергии были низкие. Но, повторюсь, это был переходный период – когда мы начинали, исходили из расчета 20 копеек за киловатт, а после того, как цены начали плясать, получили в десять раз дороже. Это вот как раз период 1992-1993 года. Тогда остановился завод в поселке Лидога, мощнейший лесокомбинат в поселке Копи.

- То есть все уперлось в дорогую электроэнергию?

- В первую очередь да, но были и другие факторы – подорожало дизтопливо, повысилась себестоимость сырья, рыночная цена пиломатериалов снизилась. И со всеми новыми показателями переработка еще на стадии просчета показывала убыточность. И сегодня ничего не изменилось – не появилось новой транспортной, энергетической инфраструктуры, которая позволила бы развивать проекты по деревообработке. Было время – перед дефолтом 1998 года, когда и лесозаготовка была убыточной сама по себе, хотя под нее и под реализацию десятилетиями отлаживались производственные и логистические цепочки.

- И вот 2007-й год, пошлины начали повышаться. Что вы, как директор предприятия, решили предпринять? На какой сценарий настраивались?

- В 2007-м мы продолжили работать, потому что уровень рентабельности позволял платить пошлину 25%. И мы продолжали работать, пока пошлина оставалась на этом уровне. Есть уровень убытков, так называемые коммерческие риски – 5-6%, но когда они достигают 50-60% - это просто-напросто вымывание оборотных средств. Рано или поздно мы остановимся потому что, вкладывая рубль и получая 80 копеек, потом вкладывая 80, получая 60, когда-то деньги закончатся. Индикатором станут задержки по выплате заработной платы, налогов, не на что станет покупать ГСМ, запчасти, растущая кредиторская задолженность и… остановка.

- Но пошлина 25% была до 2018 года, с 1 января 2019 она поднялась до 40%, с 1 января 2020-го – до 60%, и вот в 21-м стало 80%. Почему вы не остановились в 2019 –м, когда рентабельности уже не стало прежней?

- Вера в здравый смысл. Мы тогда решили сработать с минимальными убытками, подумали, что «наверху» увидят статистику, увидят, как ситуация развивается и перейдут на ту пошлину, при которой отрасль еще более-менее работала, то есть вернутся на пошлину 25%. Причем такая пошлина позволяла отечественному производителю пиломатериалов конкурировать с зарубежными – ведь им сырье доставалось дешевле на 25%. И если ему этой разницы не хватало, он оказывался неконкурентоспособен.

- Сколько у вас сейчас стоит киловатт/час электроэнергии? Как осуществляется электроснабжение поселка?

- У нас в поселке Ягодный киловатт стоит 30 рублей плюс НДС – это для леспромхоза, то есть примерно 36 рублей. В Амурске, где находится крупный перерабатывающий комбинат – киловатт стоит примерно 4-5 рублей.

- И как вы зарабатываете сейчас?

- Мы продали в Амурск (там находятся производственные мощности «Дальневосточного центра глубокой переработки древесины» RFP Group – прим. ред.) 30 тыс. кубометров первого и второго сорта, и 20 тыс. – третьего сорта старой заготовки, другому переработчику тоже порядка 30 тыс. кубометров. Всего продали в 2021-м на внутреннем рынке 78 тыс. кубометров.

- Вы сможете дальше жить, работать, существовать, продавая древесину местным переработчикам?

- Тут вопрос в другом – смогут ли у нас покупать по той цене, которую мы обозначим с учетом себестоимости, увеличенной в два раза. Почему в два раза? Потому что затраты на низкосортное сырье, которое остается, должны быть компенсированы, чтобы мы могли дальше работать. А для того, чтобы оно было компенсировано, мы эти затраты должны добавить в цену «толстомера» первого и второго сортов. По правилам рубки мы должны плохой лес или «приземлить» – попилить на чурки и оставить в тайге, или вывезти. Он так или иначе ложится в нашу экономику и повышает цену на тот лес, что мы взяли.

- А этот плохой лес на что-нибудь годится?

- То, что мы вывезли, оно на складах лежит, и сегодня нет покупателя, чтобы его перерабатывать. Китайский потребитель его берет – что-то выпиливают, что-то на щепу отправляют, что-то на брикеты топливные – у них экономика другая, у них это выгодно делать, и у них в дело идет 100% древесины.

^{Фото: EastRussia}

У нас весь неликвид идет на дрова населению, потом у нас есть низкосортная древесина и тонкомер – Амурск, например, покупает пиловочник от 18 см в диаметре по вершинной части, все то, что до 18 см они не берут, это бревно остается у нас. Теперь смотрим, что остается, а остается баланс – это и тонкомер от 6 до 14 сантиметров, и толстомер, у которого стволовая гниль переходящая на второй конец бревна, и тот, у которого наплывы, сучки и прочие дефекты. Вот это все «сборище» если пропустить через лесопиление, затраты деревообработчика увеличиваются на 50%. Он и то сырье с трудом окупает, что берет у нас ликвидное, а если он возьмет низкосортную и тонкомер – у него убытки вырастут моментально и высоко.

- А почему китайцы могут себе позволить такой лес в дело пускать на 100%?

- У них внутренний рынок под боком, а у нас внутреннего потребителя нет. А напрямую на внутренний рынок китайцы с таким лесом нас не пускают. У них есть разделение – оптовый рынок, это как раз те наши контрагенты, которые лес через границу перевозят, и есть внутренний, мелкий рынок, когда заказы делаются буквально на считаные кубометры, а щепу и прочие отходы они могут отвезти на целлюлозно-бумажный комбинат, или на пеллетный завод, или просто сжигать, получая тепло и электроэнергию и продавать их еще в общие сети.

У нас ведь парадокс – такую малую энергетику в общие сети не пускают. Вот, например, «Тернейлес» (компания в Приморский крае, занимающаяся лесозаготовкой и переработкой – прим. ред.), которая сжигает щепу, отходы, поставили у себя парогенераторы, производят электроэнергию. Тепло расходуют на поселок и обогрев своих цехов и помещений, а электроэнергия – когда работает производство – уходит на свои нужды. Ночью парогенератор работает вхолостую. Его нельзя остановить на ночь, чтобы утром раскочегарить, и электроэнергию в общие сети он отдает бесплатно. А когда, у него пиковая нагрузка – по утрам, в пересменку, по вечерам, и возникает дефицит – они берут из сетей и за это платят! А отдают – бесплатно!

- А вы чем топитесь, как получаете электроэнергию?

- У нас была котельная на щепе, которая работала на выработку тепла, и дизельная электростанция. Правительство региона решило перевести котельную на газ. Подчеркиваю – не дизельную электростанцию, которая работает на привозном дизтопливе, а котельную, которую мы сами же снабжали щепой! Перевели котельную на газ, и в итоге мы – леспромхоз – лишились возможности сбыта 10-12 тыс. м³ низкосортной древесины, а электроэнергию как покупали дорогую, так и продолжаем покупать. Хотя на газе мы бы имели электричество в три раза дешевле.

- А почему вы не поступите также как «Тернейлес», почему не поставите такую же ТЭС на щепе, и пускай бесплатно вы будете отдавать ночью киловатты.

- Тут разница в масштабах. В нашем поселке невыгодно ставить такую ТЭС. Расчеты показывают, что при сжигании древесного топлива 15%- 17% его калорийности идет на производство электричества, а 83% -85% - на тепло. Куда я летом будут девать эту прорву тепла? Некуда. Значит мне придется расходы на его производство включать в цену электроэнергии и выйдет то на то. Та самая котельная, которая была у нас на нашем сырье – щепе и дровах – она летом не работала.

- Что сейчас нужно сделать, что такое могло бы случиться, чтобы вы сказали: «Мы будем работать, у нас есть уверенность в завтрашнем дне»?

- Я не раз поднимал этот вопрос на отраслевых совещаниях и считаю, что надо решать вопрос с невостребованным низкосортным сырьем. Нужен механизм, который бы обеспечил лесозаготовителям возможность сбывать такую древесину. В каждой деревне такую переработку не наладишь – под лиственницу нужны одни мощности, под ель – другие, под пеллеты нужны отходы лесопиления, сырье туда не повезешь. Поэтому оптимальный вариант, как мне кажется – квоты на экспорт плохой несортированной древесины в обмен на поставки хорошего леса нашим переработчикам. Вот это был бы выход. Это была бы поддержка и лесозаготовительных мощностей, и ориентированность этих мощностей на переработку.

Перегрузка леса с форвардера на лесовоз
^{Фото: АО «Шелеховский КЛПХ»}

Если появится спрос на низкосортную древесину – можно поменять пропорции всегда, чтобы внутреннее производство не страдало. Нужно понимать, что если остановится местная лесозаготовка здесь – а пока все к этому ведет – то и переработчики останутся ни с чем, и они рано или поздно остановятся. Да, у них есть своя заготовка, но и они нарабатывают точно так же гору низкосортного леса, который ни переработать не могут, ни продать. Сегодня ни один из центров переработки древесины на Дальнем Востоке не перерабатывает низкосортную древесину.

И вот такой вопрос – почему мы сами себе создаем сложности? Если не срастается у нас экономика по переработке низкосортной древесины, почему мы из принципа надрываемся, чтобы эту переработку все-равно наладить, хотя рядом есть рынок? И можно поддерживать и свою заготовку, и свою переработку и продавать туда то, что мы не перерабатываем?

Мне вот еще что интересно – Россия экспортирует львиную долю необработанных алмазов (по данным пробирной палаты при Минфине, в 2019 году в России было добыто 45,2 млн карат, на экспорт было отправлено 39,2 млн карат необработанных алмазов прим. ред.). Почему не остановить этот экспорт, и не начать их огранку в стране? Ведь там добавочную стоимость можно неплохую организовать? Предположу, что это невыгодно, что не хватает кадров, еще чего-то. То есть здесь здравый смысл работает.

- А что насчет льготных кредитов, которые предлагает государство на организацию переработки? Пусть не здесь в тайге, а где-нибудь около Хабаровска или Амурска, где дешевая электроэнергия. Что скажете?

- Я эти деньги брать не буду. Мне их нечем будет отдавать. Если государство уверено в обратном, то почему не создать госпредприятие со 100% госкапиталом и не показать пример прибыльной лесозаготовки и переработки?

А что до дешевой электроэнергии – это, конечно, хорошо, но есть еще логистика. Наша заготовка разбросана на сотни километров. Номенклатура в доступных нам к заготовке 630 тыс. кубов самая разная – это и береза, и лиственница, и ель. И это все, повторюсь, на одном заводе не переработаешь. Под каждый из этих видов древесины нужна своя переработка, и мы помним ведь еще про низкосортную, так?

- А почему это работает в Сибири?

- Там это работает, потому что масштабы другие – сколько лесосырьевой базы, поставщиков и переработчиков находятся рядом. Там эти вопросы получили комплексное решение. Да и что в Сибирь ходить – тот же «Тернейлес» в Приморье – он на берегу, с круглогодичной отгрузкой, логистические схемы налажены – и не за счет государства, а за счет партнера по бизнесу. Но перенести эту схему сюда на берега Амура нереально. Это и сезонность, и энергия, и логистика по поставкам сырья и по продажам готовой продукции.

Здесь нужна кооперация по поставкам – кто, что поставляет на завод, чтобы загрузить мощности, которые были созданы. Если бы государство построило такой завод, то оно бы и отрегулировало может эти вопросы. Сказало бы – вот низкосортную продаешь сюда, высокосортную давай сюда, цена такая.

- Что вы собираетесь делать в ближайшем будущем, вы продолжите заготовку? Какой у вас горизонт планирования?

- Будем пока дальше работать, как работаем. Будем продавать на деревообрабатывающие заводы, будем пытаться навязать им, чтобы они вместе с высокосортной древесиной брали низкосортную.

У нас есть собственные оборотные средства, у нас нет ситуации, когда к нам могут прийти кредиторы и потребовать что-то такое, из-за чего мы сию же минуту остановимся. Будем ждать изменения ситуации. Я согласен – отечественная переработка нужна, но то, что не нужно нашим переработчикам, ну почему это нельзя экспортировать? Если руководители отрасли думают про интересы отрасли, они должны понимать, что без решения вопроса с реализацией низкосортной древесины заготовка остановится.

Если подводить итог, то основных моментов два – надо в первую очередь думать об эффективности проектов, о том, что никакие льготы не вечны, и когда они уходят, обнажаются все их слабые стороны, громоздятся убытки. И во-вторых, повторюсь, чтобы проекты здесь были эффективными надо решать вопрос с рынком сбыта низкосортной древесины. Гнать ее всю напрямую на пеллеты, это, я считаю утопия. Идея производства пеллет завязана на то, что они делаются из отходов переработки и лесопиления – опилок и щепы. По сути – это производство топливной массы для получения тепла, у которой конкуренты уголь, газ и т.д.

Что касается планов… мы работаем с тем, что есть. Но если все останется как сейчас, то через год-два на Дальнем Востоке остановятся все.

- И вы – Шелеховский леспромхоз?

- И мы. Суть ведь та же, о которой я уже говорил – если ты вкладываешь 80 копеек, а получаешь 60, рано или поздно деньги закончатся. Вопрос в темпах, с какой скоростью это произойдет. Чем ниже темпы – тем меньше расходов и убытков. Если мы сейчас расконсервируем три простаивающих наших участка – это произойдет быстрее, но мы останавливаться не торопимся.