Договориться с оленеводом 29.03.2017 16:00

Об особенностях взаимодействия государства, бизнеса и коренных народов

Завкафедрой этнологии исторического факультета МГУ, доктор исторических наук Дмитрий Функ рассказывает EastRussia об актуальных проблемах коренных малочисленных народов Дальнего Востока и способах их решения.

— Термин "коренные малочисленные народы" сейчас общеизвестен. А как он появился в России? 
— В 1925 году потребовалось организовать административное управление коренными народами Севера, собрать точную информацию об их численности и хозяйственной деятельности. Тогда же стало складываться представление о "малых народах Севера". В 1926 году появился список из народов, которым СССР собирался помогать в социально-экономическом развитии. Речь шла об оленеводах, о тех, кто занимался морским зверобойным промыслом, и об охотниках и собирателях. Количество народов в списке менялось с течением времени: перечень то расширялся до нескольких десятков пунктов, то сужался до 23 — в разных переписях получалась различная статистика. Самый большой список я нашел в документе Министерства образования, созданном на излете советской власти — там было указано 37 этнических групп.

— Этот максимум сохранился и на настоящее время?
— На данный момент в Российской Федерации список малочисленных коренных народов превышает 40 наименований. В начале 90-х "запрыгнуть в последний вагон поезда" — в список 26 малых народов — смогли четыре этнические группы из числа тюркских народов Южной Сибири. Так в списке оказались телеуты, кумандинцы, шорцы и тувинцы-тоджинцы. Потом список еще расширился — в него была включена часть этнических групп с Алтая, чулымские тюрки, некоторые группы в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, а также часть народов Дагестана.

— Государство собирало информацию о КМНС, чтобы ими управлять. Получилось?
— Были опробованы разные формы управления малыми коренными народами. В 1920-х годах появился комитет Народов Севера, который проводил учет и перепись населения. Дальше ситуация ухудшилась, потому что с каждой новой переписью вымывалась часть информации. Данные оставались на уровне местных органов власти, в похозяйственных книгах, пока, наконец, статистика и вовсе перестала вестись регулярно. Полномочия передали особым комитетам, затем в начале 90-х годов создали специальные отделы по социально-экономическому развитию при местных администрациях. Там был особый человек, который занимался статистикой. Но сейчас во многих регионах и этого нет.

— К чему в итоге всё пришло?
— Постепенно вызрело решение наделить некими полномочиями сами коренные народы. Появилась Ассоциация коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Сам термин "малочисленные коренные народы" родился в 1986-1989 годах по инициативе Евдокии Александровны Гаер. Она была депутатом Госдумы с Дальнего Востока, ученым-этнографом, и сама была из числа этих народов, по этническому происхождению — нанайка. "Малые народы" казалось обидным для людей, а слово «малочисленные» более приемлемым, поскольку это просто констатация численности. Благодаря деятельности АКМНС удалось сделать очень многое. С 1999 года было принято несколько федеральных законов, которые напрямую относились к малочисленным коренным народам. 

Но вместе с тем, как мне кажется, АКМНС в какое-то время начала топтаться на месте. В 2013 году на очередном съезде Ассоциации была проведена смена лидирующих персон внутри организации. Количество проектов и различного рода иных инициатив, представительства руководства АКМНС на различных съездах и форумах, в том числе международных, не стало меньшим, чем было раньше, работа продолжается, но стало ли лучше самим малочисленным народам, живущим на земле, — пока сказать сложно.

— Если говорить о Дальнем Востоке, состав КМНС здесь как-то изменился?
— Во-первых, это не те народы, которые жили на Дальнем Востоке в 1920-х годах. Во всех аспектах их жизни — социальном, хозяйственном, культурном, языковом и так далее — произошли большие изменения. Есть этнические группы, у которых от 50% до 75% тех, кто относит себя к этим народам — это горожане, а не те, кто, как кто-то, может быть, полагает, бегает с луком и стрелами за оленем. Более того, это люди, которые в большинстве своем не заняты в тех отраслях, которые принято считать традиционными. Порядка 60% — это экономически неактивное население, согласно данным последних всероссийских переписей населения. Они не "алкоголики и тунеядцы". Но те, кто числится в неоформленных, "серых" артелях по добыче рыбы, икры, в охотничьих бригадах. Много сезонных рабочих, которые также не оформлены по закону.

— Выходит, образ жизни, хотя бы похожий на традиционный, ведут лишь немногие?
— Около 20% из числа КМНС заняты в финансовой сфере, строительстве, на транспорте, в социальной сфере. И лишь 13% от общего числа — это люди, занятые в традиционных отраслях хозяйства. Впрочем, нельзя сказать, что коренные народы совсем забыли о своих традиционных хозяйственных занятиях. Они выражаются сезонно. Как показывает американский и канадский опыт, компаниям требуется учитывать эту особенность сотрудников. Если в сентябре будет путина, руководство предприятия заранее должно учесть, что в это время сотруднику надо дать отпуск, потому что он все равно не будет ходить на работу, даже если рискует ее потерять. И это не зависит от того, кто он — "белый воротничок" или рабочий на складе. Мой опыт проведения статистических исследований показывает, что значительная часть тех, кто работает в социальных учреждениях или офисных конторах, когда начинается сезон шишкования либо идет рыба, отправляется в тайгу или на залив. Удержать на рабочем месте человека нельзя никакими средствами.

— А удается в таких условиях сохранить национальную культуру?
— В сфере культуры ситуация тоже изменилась. Отдельные ее элементы стали символом демонстрации идентичности, сопричастности, когда порой — в ситуации почти полной утраты этнического языка — достаточно знать пару слов на своем родном языке, чтобы демонстрировать лояльность своему народу, некую общность с ним. Актуальной стала проблема ревитализации языков и попыток преподавания их в школе. Все методики, которые задействованы в учебниках, были разработаны в 20-е годы и рассчитаны на детей, которые уже знают язык. Сейчас же ситуация совершенно иная — надо преподавать языки коренного населения как иностранные, требуются оксфордские, кембриджские методики интенсивного обучения иностранным языкам.

— Область традиционного хозяйствования сужается из-за того, что сейчас время другое, или есть какие-то иные причины?
— Проблемой становится сокращение территорий традиционного природопользования. Местность испещряется трубопроводами, которые несут нефть и газ, возникают гигантские терриконы в местах открытой добычи угля, и так далее. А ведь это все когда-то были пастбища или другие территории, которые осваивались местным коренным населением. В целом ряде субъектов РФ до сих пор можно наблюдать практики насильственного переселения людей. Часто такой подход приводит к конфликтам бизнеса и социума, во многом из-за неправильного подхода к общению с местным населением. Нередко инциденты приводят к многомиллионным издержкам для компаний.

— Но бизнес ведь как-то может избежать таких конфликтов?
— Для решения этого вопроса стоит обратиться за помощью к ученым. С местным населением выгоднее договориться,чем бороться. Как это сделать, знают социальные антропологи — этнологи. Они представляют себе социальную стратификацию общества, с которым бизнес будет иметь дело, культурные и поведенческие особенности людей. В 2005 году ко мне пришли люди из British Petroleum с просьбой разработать для них внутреннюю политику поведения в отношении коренных народов в РФ. Мы с коллегой написали большое руководство для работников разного звена — лидеров, директоров, менеджеров, рабочих. Здесь важны даже мельчайшие детали. К примеру, надо знать: можно ли, если ты едешь к оленеводам, привозить с собой любимую собаку из дома. Более того, для достижения стабильного результата нужна адресная помощь местному населению, которая минимизирует социальные конфликты. Коренное население можно использовать как помощников — тайгу лучше них никто не знает. Они могут быть обходчиками, искать, где пролилась капля нефти, при этом защищая свою землю и получая зарплату от фирмы. Компания же получает мотивированных и умелых сотрудников.

— Иначе — большие потери?
— В том же 2005 году, в январе, на Сахалине было одно из самых показательных происшествий. Местное население в течение трех суток открыто выступало против очевидно негативного воздействия нефтяников на традиционную среду. Люди перекрыли трассу, ложились под гусеницы тракторов и колеса автомобилей — и в результате бизнес стал простаивать. Компании начали нести колоссальные убытки. И в итоге нефтяники пошли на переговоры с местным населением, правда, не все — лишь Sakhalin Energy. Были привлечены специалисты из США, местные ученые, этнографы из Москвы, которые провели исследование по оценке социального воздействия.

В итоге был создан своеобразный консорциум с местными коренными народами. Был предложен план социально-экономического развития коренных малочисленных народов Севера Сахалина, который существует уже третий период и стоит всего лишь 300 000 долларов в год. Помимо спонсирования школ, больниц и прочей социальной инфраструктуры, людям предоставляют гранты на развитие собственного производства, чтобы местные жители могли обеспечивать безбедное существование себе, своей семье и развиваться (если мы пользуемся этим термином доминирующей культуры). Если бы исследование провели заранее, то финансовых потерь можно было бы избежать.

— Описана ли законодательно процедура проведения таких исследований? 
— В законе 1999 года "О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации" есть всего два слова — "этнологическая экспертиза" с неким набором слов в качестве "определения" этого феномена. Если быть точным, то там сказано, что это "научное исследование влияния изменений исконной среды обитания малочисленных народов и социально-культурной ситуации на развитие этноса". Что это и какова должна быть процедура ее проведения, какие ожидаются результаты — до сих пор неясно, хотя работа по их разработке ведется уже второе десятилетие.

— На местном уровне это можно как-то конкретизировать и дополнить?
— На Сахалине несколько лет назад пытались принять закон и местное положение о проведении этнологических экспертиз. Почему понадобилась такая мера? Нет единой методики, процедуры, подзаконных актов и процессуальных норм. У меня сейчас вот уже третий год идет реализация большого проекта под звучным названием "Ресурсное проклятие", который поддержал Российский научный фонд. Мы пытаемся разобраться с тем, как проводится этнологическая экспертиза у нас в стране и за рубежом, где она называется оценкой воздействия на общество, или оценкой социального воздействия управленческих решений. Я со своей группой пытаюсь показать, что уже сейчас можно использовать международный опыт на отечественной почве, правда, с некоторой адаптацией. 

Ясно, что многим компаниям поначалу такой подход не понравится, поскольку от них потребуются некоторые расходы. С другой стороны, если мы ведем речь не просто о коренных малочисленных народах, но о населении всей страны, если мы заботимся о здоровье и благополучии людей, то бизнес,скорее всего, сменит свое отношение. Впрочем, тут работают и сугубо меркантильные соображения — проведение грамотной экспертизы существенно сокращает риск возникновения конфликтов с местным населением и потенциальные издержки от недовольства людей. Когда коренному населению становится плохо, они перекрывают трассы и выходят с плакатами "Требуем проведения этнологической экспертизы!", что можно понимать как крик "Помогите!". 

— А бизнес понимает, что эти риски нужно минимизировать?
— Примеры этому есть. В 2013 году на нас вышли сначала социологи, а потом и представители компании Exxon Neftegaz Ltd. Они захотели понять, как выглядит современная ситуация у этнических групп Сахалина, которым они и так пытались помогать, но четкого представления о них и их потребностях не имели. Я собрал команду из аспирантов и молодых коллег, и мы в течении пяти месяцев проводили работу непосредственно с людьми на острове, в основном с нивхами, которые занимаются морским зверобойным промыслом и собирательством и расселены достаточно широко по всему острову, и нынешними и бывшими оленеводами уйльта, которых раньше называли ороки. Они живут двумя группами — на юге Сахалина, в Поронайске, и на севере, в основном в поселке Вал — общинами примерно по 100 человек каждая. Использовались качественные методы: опросы, наблюдения, мы включались в местные проекты и производственную деятельность. Итогом стала коллективная монография «Культура и ресурсы. Опыт этнологического обследования современного положения народов Севера Сахалина», которую мы выпустили в 2015 году на средства заказчика и при поддержке российской Ассоциации медицинских антропологов. Книгу знают и читают от деревни Некрасовка Охинского района до города Южно-Сахалинска.

— Она отвечает на все вопросы о том, как нужно выстраивать взаимоотношения с малыми народами?
— Нет. Но это один из возможных шагов к улучшению жизни людей, вне зависимости от того, кто платит за исследование. Несмотря на то, что нас спонсировали нефтяники, в книге очень много нелицеприятных фактов об их деятельности. Ученым надо привыкать к тому, что источники финансирования научной работы могут быть разными, но если ты можешь внести хоть что-то в изменение нынешней социальной реальности, то не следует отказываться от работы.

— Есть еще какие-то примеры того, как наука может помочь коренным народам?
— На самом деле, проектов по развитию и помощи малочисленным коренным народам существует великое множество. Есть проекты по сохранению культурного наследия и защите территорий традиционного природопользования, связанные с картографированием территорий, так называемое картографирование священных мест. В последние два-три года на Сахалине активно работает группа из университета Хельсинки при поддержке Shell, восстанавливающая нивхский язык. Они используют методику, апробированную, в частности, на скандинавских саамах. Суть технологии проста — требуется найти бабушек, научить их говорить в определенном темпе на родном языке и отучить использовать в бытовой речи русские слова. Затем им оформляется разрешение на работу в детском саду и выдается группа детей. Срабатывает на 100% — через некоторое время дети становятся носителями языка.
Илья Елисеев Теги: