Игорь Быстров: "Рыбака без берега не бывает" 26.10.2015 00:50

О проблемах рыбной отрасли и как их решают на Сахалине в интервью агентству "East Russia" рассказал заместитель председателя правительства Сахалинской области Игорь Быстров, курирующий рыбопромышленный комплекс региона

Проблемы и перспективы рыбной отрасли страны обсудили в конце прошлой недели в Москве на заседании Президиума Госсовета РФ под председательством Президента РФ Владимира Путина. Повестку дня, ключевой доклад с предложениями по решению проблем отрасли готовила рабочая группа, которую возглавил губернатор Сахалинской области Олег Кожемяко. В этой работе активно участвовали рыбопромышленные круги дальневосточных регионов, в том числе Сахалина.

— Игорь Михайлович, вот этот весь спор — исторический способ распределения квот, не исторический, оставить 20% вылова под госнужды. Это предлагается сделать в интересах регионов или это в первую очередь нужно для развития отрасли?

— В 2008 году наше государство решило, что мы выбираем лучших из лучших, тех, которые умеют ловить, тех, у которых есть флот и прочие какие-то моменты, и заключило с ними контракты. То есть установило им долю квот сроком действия 10 лет. И в 2017 году заканчивается срок этого 10-летнего контракта и нам необходимо подвести итог.

И проблема, которая возникла сейчас, когда говорят о том, почему рыбаки не обновили флот за эти годы или о чем-то там еще. Но извините, при заключении контракта вот именно об этом никто не говорил. Мы 10 лет создавали, в общем-то, экономически эффективный бизнес. И мы его создали.

Интересы территории — это второй вопрос.

Допустим, наш Северо-Курильский район 50% собственных доходов получает от рыбохозяйственной деятельности. Основная отдача для территории идет, когда мы перерабатываем рыбу на берегу. Это первый момент.

Второй момент: далеко не всю рыбу можно и нужно пропускать через береговую переработку. Мы добываем на Дальнем Востоке 2,5 миллиона тонн водных биоресурсов (ВБР). Береговые перерабатывающие предприятия самые мощные и развитые от Сахалина и до Камчатки перерабатывают где-то около полумиллиона тонн. Это все береговые мощности! Ну, может быть, 350 тыс. тонн есть еще в Приморском крае. Но это все.

— А куда остальной улов идет?

— А остальное перерабатывается на судах. В том числе есть предприятия, флот которых базируется, ремонтируется и выгружается где-нибудь в Пусане или в Даляне, а ловят в нашей экономической зоне, не касаясь берега.

— Рыбу по нашим квотам получили и экспортировали? Даже если законно, легально.

— Законно. Но вопрос следующий: почему же мы вот эти ограничения не поставили тогда, когда это было необходимо?

На самом деле ведь вопросы переработки рыбы на наших береговых предприятиях при установлении объемов вылова нигде не предусматриваются, за исключением одного раза в жизни при оформлении договора на пользование рыбопромысловым участком. Там преимуществом пользуются те, у кого рыбопереработка находится ближе к рыбопромысловому участку. Вот и все.

Мы много лет в нашей стране говорим о рыбопереработке, а рыбопереработки нет. В соответствии со ст. 2 Закона о рыболовстве объемы предприятиям устанавливаются с учетом переработки. То есть такое слово в федеральном законе о рыболовстве есть, а подзаконного механизма, записи в договорах или где-то еще о том, что вот это должно быть исполнено, — нет.

— То есть все это нужно корректировать в интересах регионов в законе о рыболовстве?

— Конечно.

Мы вложили деньги в Курильскую программу, построили причалы, школы, больницы, самолеты, дороги. Потратили миллиарды рублей бюджетных средств. Потому что рыбаки и их семьи живут там. То есть вот к чему, в первую очередь, должны быть привязаны природные ресурсы. Мы не должны отрывать добычу рыбы и морепродукции от береговой инфраструктуры! Рыбака без берега не бывает.

Одно рабочее место в рыболовстве создает от 7 до 12 рабочих мест. Вот почему так быстро развивались прибрежные портовые города в Японии, Южной Корее, в Китае. Мы туда привезли рыбку, и это одно рабочее место в российском промысле создало еще 7-12 рабочих мест у них. Это то, о чем мы сейчас говорим, — переработка, биржа, судостроение. Основные компоненты. Это также и образование, и обеспечение безопасности мореплавания — то есть целые комплексы. И задача — как завернуть рыбу к нам на берег. Даже если рыбак выгрузил улов на нашем берегу, на сервисное обслуживание, судоремонт и все остальное он идет в Пусан. Почему? А потому, что у нас нет судостроения и судоремонта.

Если мы хотим стать мировой державой, я имею в виду в части лидерских позиций в рыболовстве, надо создавать судостроение и судоремонт, инфраструктуру оборота рыбы и морепродуктов в стране.

— Лососевая путина в этом году у вас в регионе не удалась. А по поздней кете надежда еще есть или уже тоже все понятно?

— Провальная путина — очень серьезно событие. Если бы оно не произошло, мы бы многие вещи не понимали.

Хозяйствующие субъекты, которые ведут промысел кеты, можно на пальцах пересчитать, и отсутствие горбуши кетой не перекрыть. Массовый промысел горбуши создает основное количество рабочих мест в Сахалинской области. Горбуша дает возможность жить всем.

— С чем связана ситуация по горбуше? Где наша наука была?

— Сложилось несколько факторов, скорее всего. Может в воде что-то произошло. Ну и прежние власти планомерно делали все, чтобы минимизировать или уменьшить количество и эффективность естественного нереста. Рыбоучетные заграждения (РУЗ) сделали свое дело.

На Сахалине была уникальная ситуация до какого-то времени. У нас искусственное и естественное воспроизводство работали вместе. Заполняли естественные нерестилища и плюс дополнительно получали ту рыбу, которая была заложена на рыбоводных заводах. Отработали технологии, повысилась эффективность рыбоводных заводов и возвраты рыбы, выращенной на этих заводах, стали возрастать. Плюс природа хорошо помогла: выживаемость молоди лососей повысилась. Этим объясняются урожайные путины последних лет. Но где-то с 2008 года мы стали массово проводить регулирование заполнения нерестилищ с помощью РУЗов. Кто-то подсчитал, что 2 штуки лососей на 1 кв. м — предельная норма, третья особь вредит нерестилищам. Лукавство конечно, да еще при этом выяснилось, что никто не знает площади самих нерестилищ, а, следовательно, и сколько рыбы в итоге надо запустить, чтобы их заполнить.

— Но для этого есть институты?

— На самом деле есть и полномочия, которые закреплены за СахНИРО, Сахалинрыбводом и Сахалино-Курильским территориальным управлением Росрыболовства. Это государственный мониторинг заполнения нерестилищ. И это очень важно! А он не ведется.

— Денег нет, людей нет? В чем причина? Почему не ведется?

— А такая же история, как и с доставкой рыбы для переработки на российский берег, о которой я вам рассказывал. Слово есть, а мониторинга нет.

— Вы говорили в одном из своих интервью, что всего в 8 реках осуществляется мониторинг. А рек в регионе 65 тысяч!

— На самом деле мониторинг проводится в 4 реках. У меня устаревшие данные были.

— Мониторинг — это федеральные полномочия?

— Да. Полномочия федеральные, только ответственность региональная. Получается абсурдная ситуация. Все при делах, у всех медальки, а рыбы нет.

Необходимо понимать, что нерестилища пусты, большинство лососевых рыбоводных заводов осталось без закладки по горбуше. Итоги путины 2017 года мы уже сейчас можем прогнозировать.

Поэтому, в отличие от науки, у областных властей нет времени на раскачку. Сейчас формируется программа развития рыбохозяйственного комплекса. В рамках которой, будут реализовываться мероприятия по восстановлению подорванных промыслом запасов. Это не только лососевые. Устричные банки лагуны Буссе, потенциал прибрежных акваторий Западного Сахалина, бухты Кунашира и Шикотана, восстановление рекреационного потенциала региональных ООПТ.

Следующее направление —рыбоохрана. Очевидно, что даже ту малость, которую мы пропускаем на нерестилища, зачастую вырезают браконьеры. Десяток лет назад, в субъекты федерации были переданы полномочия по охране водных биологических ресурсов внутренних водных объектов. В Сахалинской области эти полномочия, по сути, до настоящего времени не переданы. Планируем в кратчайшие сроки, организовать исполнение переданных полномочий на базе лесного и охотничьего хозяйств области. Первые шаги в этом направлении сделаны. В нынешнем году, благодаря совместным усилиям правительства области и руководства УВД, для борьбы с браконьерами на Сахалин удалось привлечь бойцов ОМОНа с других регионов страны.

— То, что случилось у вас с путиной, коснулось Камчатки и других регионов? Или это чисто сахалинская история? Эксперты говорят, что красная икра будет стоить 3 тыс. рублей за 1 кг. Это так? Даже в Москве, на Новый год традиционно в каждом втором доме на столе бутерброды с красной икрой.

— Такая ситуация только на Сахалине, мы не добрали в целом более 100 тыс. тонн красной рыбы. У других регионов путина прошла нормально. Но рынки по лососям у нас в стране определяют два региона. Порядка 90% всего улова красной рыбы — это Камчатка и Сахалин. И то, что Сахалин поймал всего треть от того, что должен был поймать, и на рынок не пошло более 100 тыс. тонн, конечно, вызывает рост цен на эту рыбу и икру.

Основной вид икры у нас на новогодних столах — это горбуша, которая на Сахалин в этом году не пришла. Поэтому цены на икру поднимаются.

— Камчатка не выровняет ситуацию по ценам на икру? У нее же были нормальные уловы?

— Нет. Мы получили в этом году наполовину меньше икры, чем обычно, на рынке явный недостаток. Предложение сократилось в 2 раза, а спрос вырос. Но икра — не социально-значимый продукт питания. Хотя у нас отпускная цена на икру сегодня порядка 1 тыс. рублей за 1 кг, а вы говорите про 3 тыс. рублей. То есть разница в 3 раза. Откуда образуется цена в 3 тыс. рублей? В этой цепочке масса посредников — от производителя до потребителя. Там же и недешевые транспортные расходы. Рыба на судах плывет во Владивосток и далее доставляется по железной дороге.

— В Москве возле многих станция метро появились магазины, называются они «Сахалинская рыба». Продавцы говорят, что это сахалинская икра и рыба, но делается она во Владивостоке. Вы про эту сеть знаете?

— У нас еще на Сахалине много фирм, которые скупают рыбу: я у вас из вашей рыбы заказал консервы, вы мне их делаете, но бирка на консервах будет моя. Вот вы и получаете в магазинах продукцию, которая вроде и сахалинская, но не совсем.

— Расскажите о программе «Доступная рыба», которую Олег Николаевич Кожемяко запустил в регионе?

— Самая дешевая рыба получается та рыба, которую я сам поймал. Следующая самая низкая по цене рыба может быть только там, где на нее минимальная накрутка: я сам поймал и продал вам. Это — ярмарка, рынки. В том же Пусане в Южной Корее, в портовых городах Японии есть небольшие рынки, где можно купить все что угодно из рыбы и морепродуктов.

Мы сейчас 1 раз в неделю организуем в наших городах ярмарки. Доступная рыба, которую мы продаем на Сахалине в сетевых магазинах, — минтай, терпуг, сельдь. На горбушу цены выше из-за провальной путины, так как невозможно сделать дешевле то, чего нет. Поэтому в торговых сетях по более низким ценам будем вводить кальмары и еще какие-то виды рыб, чтобы заменить лососей. Ситуация с доступными ценами у нас находится под контролем, наименования всех магазинов вместе с доступными ценами мы размещаем на сайте областного Минсельхоза.

— Получается, что такие цены с минимальной наценкой все равно выгодны торговым сетям?

— Да. Получается так — рыбаки по прямому договору, без посредников, отдали минтай по 50 рублей за 1 кг, в торговых сетях сделали минимальную наценку в размере 19 рублей на 1 кг. До программы «Доступная рыба» эта цена на минтай доходила в магазинах региона до 160 рублей за 1 кг, неразделанный минтай с головой стоил порядка 115 рублей за 1 кг, а уже готовое филе — более 200 рублей за 1 кг. Почему торговые сети пошли к нам? Мы стали демпинговать, стали вывозить больше рыбы хорошего качества на ярмарки и люди пошли за рыбой в основном туда. Поэтому сети задумались и решили с рыбаками дружить. Самое замечательное, что у нас произошло со снижением цены на рыбу, — в регионе в этом году увеличилось потребление этого вида продукта питания.

— Насколько?

— Порядка 20% в месяц за последние полгода. И это не смотря на то, что лососевая путина у нас не удалась.

Вообще потребление водных биоресурсов населением Сахалинской области, по данным официальной статистики, составляет в среднем 18 тыс. тонн в год, но с припарками и приварками мы потребляем где-то порядка 30 тыс. тонн. Из этого объема третья часть в официальном и неофициальном обороте — лососи. Но лосось в этом году не удался, мы заместили его другими видами рыб.

Проект «Доступная рыба» состоит из сегментов. Есть еще кулинария. Рыбаки также сейчас по прямым договорам поставляют свои уловы для предприятий кулинарии, благодаря чему цены на продукцию кулинарии тоже снижаются. А эти предприятия выпускают продукцию очень хорошего качества, которая пользуется спросом у местного населения. Хочу отметить, что по этой областной программе мы реализуем только качественную и свежую рыбу.

Без Олега Николаевича программа «Доступная рыба» не пошла бы. Так как мы реализуем ее в условиях очень невнятного правового поля. Когда нам говорят, что согласно такому-то подзаконному правовому акту такой-то контролирующей структуры это делать нельзя, тогда Олегу Николаевичу приходится говорить той же прокуратуре, что у областной власти задача — накормить население, не смотря на правовые коллизии. Что касается качества продукции: губернатор сам ходит по магазинам, разговаривает с покупателями, теми же пенсионерами, и если возникают нарекания или вопросы, он лично задает их продавцам и предприятиям.

— А из-за того, что путина не удалась, рыбопромышленные компании сильно пострадают? Могут какие-то компании обанкротиться?

— Да, кто-то разорится.

То, что рыба не пришла — это проблема, но не беда. Беда в том, что вся рыба законтрактована. Вот вы говорите о неизвестных фирмочках, которые создали в Москве сеть магазинов и продают красную икру. Они почему продают? Потому что в обороте они уже всю красную рыбу скупили до начала путины. А рыба не пришла.

— А что делать с этой неудавшейся путиной через год, через два?

— Самая большая проблема в РФ то, что у нас в России моно видовой промысел. Две трети дальневосточного вылова — минтай и лосось. Добавляем селедку, чуть-чуть терпуга, трески и получается весь улов. Больше мы ничего ловить не умеем. Поэтому получается, лосось не пришел и что нам делать, заменить его нечем.

— Что это значит ловить не умеем?

— У нас практически не осталось флота. Малого флота почти нет. К тому же объекты, которые могли бы облавливаться этим малым флотом, находятся за пределами общедопустимых уловов (ОДУ). Вот тот же вопрос по лососевой путине с научным обеспечением. Мы же уходим от экспедиционного научного обеспечения.

— Почему?

Финансирования нет.

— Почему Росрыболовство не бьется за эту строку финансирования и не говорит, что если науку загубим, в ближайшие 15 лет рыбы не будет?

— Да, науку нужно поддерживать. Мы уникальны, мы единственная страна в мире, где в коммерческом рыболовстве ловить можно только то, что прошло полномасштабные научные исследования. И соответственно у нас под 1 млн тонн ВБР, которые крутятся на российском рынке, но выпали из-под влияния государства.

Получилось, что любительское рыболовство в какой-то степени заместило коммерческое рыболовство. В эту «серую» зону, где промысел идет под видом любительского рыболовства, ушла вся корюшка, вся навага, прибрежные крабы и другие виды ВБР. Эта вся рыба съедается на территории Российской Федерации, она не уходит за границу. В Сахалинской области мы попытались разделить любительское рыболовство от мелкотоварного производства. Олег Николаевич Кожемяко это инициировал и мы сейчас через МФЦ выдаем путевки на вылов того же самого лосося для населения. Для себя любой человек может поймать по этой путевке 3 рыбы в день в любом месте. А для тех объектов промысла, которые уходят в коммерцию и продаются, мы сейчас сделали нечто патентной системы. На первом этапе нам просто необходимо развести их в разные стороны — коммерцию и любительское рыболовство.

— А есть параметры, которые определяют это мелкотоварное производство?

— Государство отменило эти параметры, поэтому любительский промысел и мелкотоварное производство совместились. Ограничения сегодня осуществляются только по орудиям лова. В любительском рыболовстве можно, например, ловить удочкой, но нельзя сетью. То есть ограничена промысловая нагрузка, а это не эффективно. Оно может быть эффективным где-нибудь в водохранилище в центральной части России, где все на глазах происходит. Для Дальнего Востока эти вещи непригодны, так как они неконтролируемы. Я могу поймать сколько угодно рыбы и продать за углом, и никто не увидит, сколько я поймал и чем я ловил — сетью или удочкой.

— Рыбная биржа, которая создана на площадке АСТ Сбербанка и уже заработала. Биржа работает в том направлении, как вы задумали? Все получается?

— Когда начались торги, вскрылась целый ряд вопросов, о котором мы никогда бы не узнали, пока не открыли эту «дверь». Предмет получился гораздо сложнее, интереснее и перспективнее.

— Предложения и круг предлагающих растут?

— На 11 октября на бирже 16 продавцов выставили 85 лотов своего товара на общую сумму 126 млн рублей.

Когда мы говорим о биржевой торговле, есть некий комплекс для Сахалина. Первая часть — виртуальная, это торговая электронная площадка. Вторая часть — физическая или товарная. Наш порт Корсаков — это логистический центр, в функции которого входят накопление и выставление товара в виртуальной части.

— А почему выбрали именно Корсаков?

— Там всегда базировался крупнотоннажный флот. В акватории порта глубины позволяют принимать и обрабатывать крупные суда, есть причалы. Требуется небольшая реконструкция всего портового комплекса.

— Торговля на бирже идет на повышение или на понижение?

— На повышение. Но есть механизм, который мы сейчас обкатываем, и в ближайшие дни торги пройдут на понижение.

— То есть будет два варианта?

— Есть товар, который сейчас на подъеме. Например, красная рыба, которой сегодня на рынке не хватает. Но есть товар, который не очень востребован. Мы его выставили, никто не берет, снижаем цены. В зависимости от желания продавца: он может снижать, может повышать цены, может остановить торги.

— Вы говорили, что будет несколько этапов проекта биржи. Первый этап вы запустили. Он когда и на чем закончится? Что будет на втором этапе?

Термин «биржа» употребляемый в отношении проекта Сбербанка и Правительства Сахалинской области, это не более чем «фигура речи»,

Обозначающий создаваемую нами товаропроводящую сеть от центров промысла до центров потребления. Первоначально мы планировали ограничится аукционной площадкой Сбербанка и логистической структурой в Корсакове. Однако первые недели работы проекта показали, что это даже не полдела.

Оказалось, что система оборота водных биоресурсов в нашей стране не администрируется. Никто ею не управляет. Отсюда большое количество посредников. Причем криминального свойства. Фирмы однодневки нивелируют НДС и отмывают признаки контрафакта и ННН-промысла. Еще один момент, Азиатские и европейские рынки насыщены банковскими и продуктами и государственными преференциями. У нас их явный недостаток.

— Что это значит?

Это значит, что при равной цене рынке, рыбак там получает большие доходы.

— За рубежом это, есть и работает, а у нас?

— Конечно, работает. У нас просто никто не пытался поставить эту задачу в таком ключе. Мы создали торговую площадку, она поступательно работает с логистикой и всем прочим. На одном из последних совещаний мы обсудили первые результаты и выявили замечательные моменты, чего нам не хватает.

У нас много слов, как я уже приводил пример с законом о рыболовстве, а предмета за этими словами нет.

Сейчас создана рабочая группа, которую возглавляют сопредседатели: Сагайдак С.А. и Кожемяко О.Н. Основная задача которой, разработка мер стимулирования рыбаков и покупателей.

Кроме того, оказалось, что у нас целая куча посредников, которые снижали и рентабельность и производительность наших компаний и маржу того же самого ритейла. Еще один момент — с представителями ритейла мы говорим на разных языках. Они, например, говорят нам, что не знают, что такое трепанг, что такое терпуг. Есть непонимание ритейла и наших производителей — кто и чего хочет.

Почему в Японии на рыбном рынке такое разнообразие продукции, а у нас на Сахалине нет? Это разнообразие рыбы может обеспечить только население, а не крупный бизнес. В системе нашего предпринимательства, даже самого мелкого, случайного, где все обусловлено получением бумажек, я с ведром рыбы на рынок не пойду. Почему? Я ничего не сделал, но уже всем должен. Поэтому мы пошли по пути патентной системы с мелкотоварным производством.

— Патент дорогой?

— Пока мы бесплатно это делаем. Мы называем патент путевкой с правом продажи. То, что привезли рыбаки в ведрах на рынок, — это эксклюзив, на этом небольшой ресторанчик можно сделать. Пускай люди на этом зарабатывают. Народ пришел на рыбный рынок и выбрал нужную ему рыбопродукцию. В тоже время нам нужно показать этот рыбный рынок на электронной площадке, чтобы на биржевых торгах люди видели в режиме онлайн, что у нас продается и что они бы хотели купить через электронные торги. То есть будут и электронные торги и рыбной рынок на Сахалине.

— Иностранцы могут купить рыбу на электронных торгах?

— На аукционной площадке пока нет права электронной подписи для иностранных участников. Поэтому на первом этапе мы ведем переговоры по созданию брокерских услуг, чтобы кто-то мог здесь от лица иностранной компании совершать сделки. Надо пройти этот этап, возможно, потом выйдем с инициативой о внесении каких-то инициатив в законодательство.

Пока нынешний этап нашей рыбной биржи — очень объемен. Слово «Сахалин» в этом проекте, думаю, будет упоминаться еще долго. Но по мере развития проекта Сахалин в нем будет представлен как один из регионов, ведь мы по уловам рыбы и выпуску рыбопродукции пока не первые в стране.

— То есть Сахалин не претендует на лавры первенства. Пусть рыбная биржа только работает?

— Самое главное, что этот инструмент очень нужен нашим рыбакам!

Сахалинская область инициатор биржевой площадки, которая нам нужна. Нет необходимости всем становиться первопроходцами, это не затратно. Мы отрабатываем «пилотный проект». Вот есть биржа, а вот есть «зеркало» площадки, которое можно сделать на Камчатке, в Татарстане и в других регионах, где это необходимо. Мы открыты для всех и на всех островных площадках

— Вы не пробовали методом «кальки» перенести идею биржи из Японии или Южной Кореи? Или нужно самим этот путь пройти?

— Логистика, которая отработана в этих странах, — у нас ее нет. Объемов транспортировки у нас не хватает, объемов хранения, причем, определенной температуры — тоже и многое другое. Нам все это надо создавать. Почему мы и говорим, что сфера рыбы и морепродуктов у нас пока слабо администрируется.

На сайте биржи скоро появится доска объявлений, где любая компания может зайти и посмотреть, что и у кого она может купить или продать, по какой цене, как доставить. Там же будет список компаний, которые готовы оказать услуги по доставке, подтвердить качество продукции и прочее. Это большой пласт, который сейчас надо создавать, поправлять, доделывать.

— Что, на Ваш взгляд, нужно делать, чтобы понять судостроение?

— Без флота поймать тот же минтай невозможно. Государство должно принять решение. Надо разобраться с терминологией. Если мы говорим, что хотим поднять судостроение за счет 20% квот на вылов ВБР, то это вещь абсолютно нереальная. Эти 20% квот — стимул тем, кто строит суда и не более того. Но на эти деньги индустрию судостроения не создашь. И так вопрос никто не ставит. Вопрос ставится о стимулирующих вещах. А привлечение инвестиций в судостроительная отрасль отдельный проект.

Мы сейчас продаем ВБР в Корею, Китай не только, чтобы купить там суда или отремонтировать их там. Мы возим туда ее и потому, что у нас нет необходимой инфраструктуры.

— Что, на ваш взгляд, нужно сделать на федеральном уровне, чтобы гражданское судостроение развивалось?

— Самое главное — сделать первый шаг. А там выявится круг лиц, перечень вопросов, которые надо брать и решать. Постоянно говорить, что мы хотим поднять судостроение и сделать то-то — разговоры ни о чем. Надо делать первый шаг.

— Некоторые эксперты говорят, что продавать сегодня рыбу за рубеж и внутри страны — одинаково по выгодности. Это так? Или это лукавство?

— Страна не будет жить, если она не будет иметь внешнего притока. За тот же морской еж или краб, минтай на иностранных рынках платят больше. Мы живем в условиях рыночной экономики: купить — подешевле, продать — подороже. Ну, и пусть на этом зарабатывают наши предприятия, если там дают дороже! Если мы выполнили основную отраслевую задачу, обеспечили собственное население доступной и качественной продукцией. С учетом, что для экономики прибрежных территорий полезнее, когда товар реализуется на территории страны.

— Насколько интересен рыбной отрасли режим территорий опережающего развития (ТОР)?

— На мой взгляд, необходим рыбный ТОР — пилотный проект, который надо обкатать. С моей точки зрения, то, что мы сейчас делаем по проектам развития промысла и аквакультуры, «Доступная рыба», по созданию логистических схем, по бирже можно вполне реализовывать в рамках такого «пилота». Необходимы минимальные изменения в подзаконных актах. При этом реально считается экономика. Ольга Меркулова Теги: